Производство пространства

Таким образом, устойчивые элементы в пространстве создают почву не только для двойной идеологической иллюзии (непрозрачность-транспарентность), но и для гораздо более сложных отсылок и подмен. Поэтому социальное пространство лишь частично проявляется и объясняется через намеренный процесс означивания, последовательность или наслоение кодов, импликацию форм. Диалектические процессы надстраиваются над вписанными друг в друга классификациями, кодировками, логическими импликациями, переводя их на новый уровень. Речь здесь идет о процессах «непосредственность – опосредующие моменты» и/или относительное – абсолютное.

О символах и символике пишут много и плохо, забывая о том, что некоторые, если не все символы, прежде чем что-то символизировать, существовали материально, конкретно. Лабиринт был изначально военно-политическим сооружением, призванным сбить врагов с пути и с толку. Впоследствии лабиринт – дворец, укрепление, убежище, ограждение – наделяется символическим существованием (матка), а еще позже обретает смысл модулятора оппозиции «присутствие – отсутствие». Что касается зодиака, то он представляет собой горизонт скотовода, затерянного среди необъятных пастбищ, образ разметки пространства и ориентации в нем.

В абсолютном пространстве изначально, в самой его основе, присутствует элемент относительности. А относительные пространства обнимают собой абсолют…

IV. 2

Колыбелью, источником (если угодно) абсолютного пространства служит фрагмент пространства земледельческо-скотоводческого: совокупность локусов, поименованных и обработанных земледельцами, скотоводами-кочевниками или полукочевниками. Участок пространства усилиями хозяев или завоевателей получает иное назначение. С этого момента он оказывается трансцендентным, сакральным (отмеченным божественными силами), магическим, космическим. При этом, как ни парадоксально, такое пространство по-прежнему воспринимается как природа; более того, его тайну, его сакрально-проклятый характер приписывают природным силам, тогда как на самом деле он оторван от природного контекста действующей политической властью и именно этим отрывом обусловлен его смысл.

Вокруг такого ядра органической когерентности, центра времени, ибо центра пространства, более или менее «гармонично» распределяется уже достаточно плотное население. В действительности гармония между ядром и его окрестностями возникает лишь при стечении определенных обстоятельств, по «исторической» случайности. Чаще всего религиозный и политический центр, напротив, несет на себе печать конфликтных отношений города и деревни (городского пространства – сельского пространства). Угрозы, связанные с этим локусом, вызывают к жизни защитные, предохранительные ритуалы, которые сообщают центральному пространству его религиозно-магический характер.

Город с его пространством живет за счет окружающей деревни; он облагает данью земные плоды и сельскохозяйственные работы. Следовательно, по отношению к деревне он играет двоякую роль: группа, завладевающая излишками земледельческого общества, и группа, наделенная административными и военными возможностями, а значит, способная обеспечить защиту. Иногда в нем усиливается один аспект, иногда другой. Присваивая сельское пространство, город обретает то материнскую (ссыпает в кладовые, делает запасы, использует часть излишков для выгодного обмена, переуступая некоторое их количество заинтересованным лицам), то мужскую, отцовскую реальность (эксплуатирует и защищает, защищает и эксплуатирует; обладает властью, надзирает, устанавливает правила, иногда – как на Востоке – организует сельскохозяйственное производство, берет на себя крупные работы: строительство плотин, ирригационных и дренажных сооружений и т. д.).

Город, городское пространство живет в симбиозе с пространством сельским, порой с трудом удерживая его под контролем: случаются крестьянские бунты; сдерживать же скотоводов, кочевников и полукочевников, городу сложно всегда, они – его возможные завоеватели.

Город-государство устанавливает единый центр и сам превращается в центр, особый локус в окружении периферии, отмеченной его влиянием. Отныне необъятное предсуществующее пространство видится воплощением божественного порядка. Но город выступает в качестве места, притягивающего к себе все, что находится поблизости, в том числе природное и божественное, силы зла и добрые силы земли. Городское пространство как образ мира (imago mundi) отражается в пространстве сельском, которое город в обоих смыслах содержит как таковое; в этих отношениях, наряду с экономическими, религиозными и политическими детерминантами, присутствует символика, элемент образности, отражения: город смотрится в своего двойника, вслушивается в свой отголосок, в свое эхо; он самоутверждается, созерцая себя с вершины своих башен, ворот, колоколен в сформированном им самим пейзаже – в своем произведении. Вместе с окрестностями он представляет собой текстуру.