Производство пространства

Так существует ли логика пространства? И да и нет. В известной степени логикой пространства является вся математика. Однако «чисто» осмысляемое пространство, как показал Лейбниц, не имеет ни составных элементов, ни формы. Его части неразличимы, поэтому оно смыкается с «чистым» тождеством, также пустым, ибо «чисто» формальным. Чтобы его детерминировать, в него следует ввести содержание. Какое? Акт распознания частей и порядка этих частей, а значит, времени. Без этого нет осмысленного различия, есть только мысль о различии. Возможно ли сформулировать символическую логику, не обращаясь к понятиям «до» и «после», «левое» и «правое», к симметриям и асимметриям? Как показал Льюис Кэрролл[152], невозможно. Гениальный логик размечает путь от чистой формы к последовательности различных содержаний, которые абсолютно сознательно вводятся на этом пути одно за другим. Он устанавливает связь между ментальным и социальным через опосредующие звенья: слова, знаки, дубли и тени, игры (Алиса, зеркало и т. д.). Промежуток, занимаемый ими, велик, он не поддается редукции, но поддается осмыслению (репрезентации). Логика отнюдь не ведает смешением порядков, измерений, уровней; она обретает конкретные очертания, лишь различая их. Она обнаруживает работу метафоры (сигнализирует о ней) и тем самым сдерживает ее. Худшая и опаснейшая из метафор – это уподобление ментального пространства чистому листу, на котором затем напишут (надпишут) свои вариации и переменные психика и социология. Данная метафора присутствует у многих весьма авторитетных авторов[153], причем под прикрытием рассуждений, заимствованных из философии и у отдельных философов[154]. В трудах этих авторов можно проследить, как техницизм, психологизм или феноменология смещают анализ социального пространства, подменяя его для начала пространством ментальным, геометрическим (нейтральным, пустым, «белым»). Какое определение теоретик пространства Норберг-Шульц дает центру? Это точка, поставленная карандашом на листе бумаги. Единственная цель и смысл разметки пространства – это запоминание, (субъективное) узнавание локусов; автор выстраивает ближнее, личное пространство (Eigenraum), так сказать, пространство проксемики антрополога Холла[155]. Тем самым объективное пространство и субъективный образ пространства, то есть ментальное и социальное, совпадают.

Следуя подобным описаниям, мы приходим либо к путанице, либо к распаду связей между осмыслением, восприятием и переживанием, между репрезентациями пространства и пространствами репрезентации. Тогда как теоретическая проблема состоит именно в их сопряжении, с выявлением опосредующих звеньев.

Поэтому необходимо подчеркнуть важность пространственной иллюзии, которая проистекает не из геометрического пространства как такового, не из визуального пространства как такового (пространства изображений и фотографий, а также планов и чертежей) и не социального (практического, переживаемого) пространства как такового, но из их совмещения – колебания от одного к другому или подмены одного другим. То есть визуальное выдается за геометрическое, а оптическая прозрачность (читабельность) визуального смешивается с логико-математической интеллигибельностью. И наоборот.

Виной тому – опять-таки ложное осознание абстрактного пространства и (объективная) ложность самого этого пространства. Для «здравого смысла» визуальность, которая сводит предметы к зеркальной, зрелищной абстракции, неотличима от научной абстракции с ее аналитическими, а значит, редуцирующими подходами. Редукция и экстраполяция осуществляются как на грифельной доске, так и на чертежном кульмане, с помощью как белого листа, так и схем, посредством письма или бессодержательного абстрагирования. Последствия подобной операции тем более серьезны, что пространство математиков, как и любая абстракция, есть мощное средство воздействия – господства над материей, а значит, разрушения. Притом что визуальное, взятое по отдельности, всего лишь сублимирует и растворяет тело и природную энергию как таковые. В сочетании же они приобретают пугающую силу, которая компенсирует бессилие чистого взгляда мощью технических схем и научной абстракции.

Наш анализ будет бессмысленным без восстановления в правах политэкономии как познания производственной деятельности. Однако речь уже не о политической экономии вещей в пространстве; эту устаревшую науку призвана заменить политическая экономия пространства (его производства).