Производство пространства

В процессе становления абстрактного пространства совершается еще одна подмена, не менее важная, чем перечисленные выше: подмена места жительства жилищной средой; последнюю отличает абстрактная функциональность. Господствующие классы завладевают абстрактным пространством по мере его формирования (которое является результатом их политической деятельности, но не совпадает с ней); они применяют его как орудие власти, но не забывают и о других способах его использования: организации производства и средств производства, извлечении прибыли.

Поэзия, заключенная в слове жительство («…Поэтически жительствует человек на этой земле», – говорит Гельдерлин), не отменяет того факта, что на протяжении столетий оно имело смысл только применительно к аристократии. Архитектор возводил религиозные здания, дворцы и крепости, состоя на службе «сильных мира сего», дворян и духовенства. Особняк, жилище клонящейся к упадку аристократии, которой вскоре будет подражать (крупная) буржуазия, требует роскошных, пышных покоев, расположенных, однако, в стороне от проходных мест: улицы, площади, проспекта. Комнаты выходят окнами на парадный двор. Аристократ не желает видеть и не хочет, чтобы видели его, – разве что на торжественных церемониях. Он самодостаточен. Поэтому главное во дворце или особняке – его внутренняя планировка. При всем его великолепии в нем сохраняется нечто органическое, природное; этим он и привлекателен. Фасад имеет второстепенное, побочное значение; нередко он отсутствует. Его заменяет строгий монументальный портик, парадное крыльцо, выходящее во двор. Во внутреннем пространстве хлопочут домочадцы; господина окружают свои – жена, дети, ближняя и дальняя родня, – в свою очередь, окруженные прислугой. Уединения нет, оно не имеет смысла. Места уединения придумала буржуазия и обуржуазившееся дворянство одновременно с фасадом. Тем не менее «службы», конюшни, кухни строго отделены от помещений, где живут господа, чья гордыня, надменность, потребности и желания распространяются на присвоенные ими локусы.

Буржуазное жилище берет дворянский особняк за образец, но подражание немедленно обнажает совершенно иное наполнение пространства. Парадные комнаты – гостиная, столовая, курительная, игровая зала – служат предметом неусыпных забот: пышное убранство, меблировка. Они расположены иначе, нежели в аристократическом доме; они смотрят на улицу – дверями, окнами, балконами. На первый план уже выходит зримое, визуальное. Фасад, украшенный скульптурами, балясинами, лепниной, предназначенный для того, чтобы быть увиденным и видеть окружающее, выстраивается вокруг балконов. Линия смежных фасадов обеспечивает непрерывную протяженность улицы, которая уже редуцирована к проходной функции. Однако пока она еще очень важна. Вычерчивая фасад и тщательно отделывая его, архитектор оживляет улицу и создает городское пространство. Расположение улиц и проспектов, площадей и парков еще подчинено рационалистической перспективе. Пространство уже лишается органичности, но сохраняет определенное единство. Буржуазный жилой дом пока не превратился в коробку. Что же касается «функций» (еды и питья, сна и занятий любовью), то они уходят вглубь. Их строго осуждают, считают грубыми и вульгарными и ссылают на задворки дома: на кухни, в ванные, ватерклозеты, спальни, зачастую расположенные вдоль или в конце темного коридора или выходящие в маленький мрачный дворик. Коротко говоря, в рамках господствующего отношения «внешнее – внутреннее» предпочтение отдается внешнему. Эрос исчезает, причем парадоксальным образом: в двусмысленном интимном, личном пространстве гостиных и особых скрытых комнат. Психоанализ пространства показывает, что в буржуазном пространстве действует фильтрация эротики, вытеснение «похоти», цензурирование и цензура. Слуги же, челядь, живут наверху, под самой крышей. Жилое пространство есть царство торжественного морализма (неведомого аристократии), семьи и супружества – генитальности, – красиво именуемых «личной жизнью» и «уютом». Внешнее берет верх в отношениях «внутреннее – внешнее», потому что только оно имеет значение: то, что видно и что выставлено напоказ. Однако ценность внутреннего, в котором умирает Эрос, обманчивым образом повышается. Плотные шторы обособляют внутреннее от внешнего, отделяют балкон от гостиной, хранят «личное» и обозначают его. Иногда шторы раздвигают, и тогда фасад залит светом: в доме праздник. С другой стороны (и для других) ансамбль дополняется тем, что именуют «предметами искусства», иногда живописными или скульптурными ню, накладывающими на него «печать» природы или разврата, – дабы вернее отбросить подальше и то и другое.