Производство пространства

Значения абстрактного пространства состоят в запретах, а также побуждениях и стимулах (за исключением сферы потребления). Запрет как негативная, если можно так выразиться, основа общественного порядка одерживает в нем полную победу. Символом этого основополагающего подавления служит предмет, доступный для взгляда, но недоступный для использования, – как, например, в музее или в витрине магазина. Множество городских маршрутов начинаются с пассивного и, как правило, «бессознательного» приятия какого-либо запрета и связанной с ним неловкости (вход в церковь, в офис, в «общественное» здание, в «непривычное» место и т. д.). Большинство запретов невидимы. Решетки и сетки, материальные преграды и рвы – лишь предельный случай разделения. Элитные здания, красивые кварталы, места «для избранных» защищены от незваных гостей более абстрактными знаками и означаемыми. Запрет есть изнанка и оболочка собственности, негативного присвоения пространства в режиме частной собственности.

Пространство делится на локусы предписанные (означенные, специализированные) и локусы запретные (для той или иной группы населения). Оно распадается на пространства, отведенные для труда и для досуга, на пространства дневные и ночные. Тело, секс, удовольствие обретают (ментальное и социальное) бытие только под вечер, когда снимаются запреты, действующие в течение дня, в ходе «нормальной» деятельности. Они получают свое вторичное, производное существование по ночам и в специально отведенных местах (в Париже ими когда-то были окрестности площади Пигаль и Монмартра, позднее – квартал Монпарнас и Елисейские Поля), однако сводятся к зрелищу и утонченному орудию эксплуатации. На это время и в этих локусах пол, казалось бы, полностью восстанавливается в правах. Но право у него только одно – выставлять себя на обозрение за наличный расчет. Разрыв пространства усиливается: «праздничные» кварталы по вечерам залиты светом, тогда как кварталы «деловые» погружаются в пустоту и смерть. По ночам, в ярком свете, запреты дают возможность для их весьма прибыльного псевдопреодоления.

V. 16

На чем держится это «гомогенное и дробное» пространство? Как оно сохраняется при одновременном наличии обеих этих черт, формально несовместимых? Как два эти атрибута, «несовместимые» с логической точки зрения, могут сочетаться между собой, образовывать не распадающееся «целое», способное даже служить местом приложения различных стратегий?

Вопрос этот уже ставился в несколько ином плане, и ответ на него был дан, но его стоит рассмотреть еще раз. Ответ лежит не в пространстве как таковом – пространстве как вещи или совокупности вещей, фактов или последовательностей фактов, как «среде» или «окружающей среде». Искать его в этой плоскости – значит вернуться к идее нейтрального пространства, предсуществующего и внеположного социальной практике, то есть ментального и фетишизируемого (объективируемого) в качестве такового. Только действие может удерживать и поддерживать вместе отдельные фрагменты гомогенного целого. Только действие может скрепить рассеянное, подобно тому как сжатый кулак удерживает песок.

Политическая власть и политическая деятельность ее административного аппарата не могут быть осмыслены ни как «субстанции», ни как «чистые формы». Они способны использовать любые реальности и любые формы. Иллюзорная прозрачность пространства есть в конечном счете транспарентность власти, которая проявляется в том, что она удерживает, но и прячется за тем, что удерживает. Это акт политической власти, ибо именно она вызывает фрагментацию, держа ее под контролем – и чтобы держать ее под контролем. Фрагментация (дисперсия, сегрегация, разграничение, локализация) может выходить за рамки власти, которая сохраняется лишь за счет своего усиления. Подобным порочным кругом – циклом «давление – подавление – репрессии» – объясняется все более жесткий характер политической власти, где бы она ни осуществлялась. Поэтому государственно-политическая власть становится вездесущей: она присутствует более или менее всюду, где-то в размытом, где-то в концентрированном виде, подобно власти божества во всех религиях и теологиях. Пространство позволяет интегрировать экономику в политику. «Центральные» зоны излучают во всех направлениях «культурные», идеологические и иные влияния. Политическая власть как таковая, в качестве политической власти, не производит пространства; но она воспроизводит его как место и среду воспроизводства (порученных ей) социальных отношений.

В пространстве власти власть не проявляется как таковая; она скрывается за «организацией пространства». Она сокращает, изымает, вычищает. Что именно? Все, что ей противостоит, действуя с помощью присущего ей насилия; а когда латентного насилия оказывается недостаточно, она переходит к насилию открытому.

V. 17

Пришло время уточнить место нашего замысла относительно мысли Маркса, а также политической экономии как науки и критики политической экономии как идеологии.