Производство пространства

Пространства досуга как продолжение подчиненного пространства подразделяются по функции и образуют иерархию. Они служат воспроизводству производственных отношений. Контролируемое, управляемое пространство навязывает особые правила, ритуалы и жесты (например, загар), дискурсивные формы (что следует и чего не следует говорить) и даже модели и вариации пространства (отель, бунгало, причем предпочтение отдается частной жизни и семейной генитальности). Это пространство тоже состоит из жилых «коробок», из накладывающихся друг на друга, прижатых друг к другу «планов». Однако одновременно в нем берет реванш – или, по крайней мере, требует реванша – тело. Оно стремится к познанию и признанию себя в качестве порождающего (что именно? Практику, использование, а значит, пространство – и, соответственно, род человеческий); позитивность отрицается собственными следствиями и затем восстанавливается. Пляж – единственное место удовольствия, обнаруженное в природе родом человеческим. Тело с его органами чувств, от обоняния и пола до зрения, тело, не отдающее предпочтения визуальному, то есть тотальное тело, стремится стать дифференциальным полем. Оно ломает пространственно-временной панцирь, образованный трудом, разделением труда, локализацией разных видов труда и специализацией локусов. В тенденции тело утверждается как «субъект» и как «объект», то есть как нечто большее, нежели «субъективность» (в классическом философском смысле) или «объективность» (раздробленная со всех сторон, преобразованная визуальностью и изображением и т. д.).

В пространстве досуга и благодаря ему проступают очертания педагогики пространства и времени, – конечно, лишь как непризнанной вероятности, но все же как показание и противопоказание. Восстанавливается потребительная стоимость времени. Имплицитная или эксплицитная критика пространства труда влечет за собой, в свою очередь, критику дробных (специализированных) жестов, немоты, стесненности и скрытого недовольства.

Возвращение к непосредственному, к органическому (то есть к природе), пусть и устаревшему, производит неожиданные различия. Благодаря музыке вновь вступают в свои права ритмы – неявно, неловко, но вполне действенно. О них уже невозможно забыть – даже если подлинное присвоение бытия и природного пространства вытесняется имитацией, мимесисом. Даже если зов тела оборачивается своей противоположностью: полной пассивностью на пляже в виду моря и солнца…

Пространство досуга тяготеет (речь идет лишь о тенденции, натяжении, о пользовательском отклонении, прокладывающем себе путь) к преодолению границ между социальным и ментальным, чувственным и интеллектуальным, а также повседневным и исключительным (праздником).

В нем обозначаются точки воздействия и разлома: это повседневность и городская жизнь, тело и различия, рождающиеся внутри тела повторений (жестов, ритмов, циклов). Пространство досуга, переходное между прежними пространствами – пространством монументальным, локализованным с помощью и ради труда, с одной стороны, и вероятными пространствами удовольствия и радости, с другой, – является по самой своей сути пространством противоречивым. Существующий способ производства воспроизводит в нем все свои лучшие и худшие черты, делает его паразитарным наростом и пышной, буйной ветвью; он щедро наделяет его чудовищными уродствами и обещаниями (которые не способен выполнить).

VI. 22

На примере Парижа видно, насколько город устойчив к разрушению, как трудно его уничтожить. Здесь, как и в любом городском пространстве, постоянно что-то происходит, причем перемены эти разнонаправленны. Неокапитализм и централизованное государство переделывают в своих интересах так называемую историческую часть города, однако некоторые секторы, расположенные невдалеке от центра, становятся народными; в Бельвиле, весьма оживленном квартале, живут бок о бок, хоть и не без трений, рабочие-иммигранты и репатрианты из Африки. Некоторые представители «элиты» селятся в Маре, то есть эта «элита» (интеллектуалы, представители старых и новых свободных профессий) не чурается контактов с народом: в этом ее отличие от прежней буржуазии, которая прочно обосновалась в комфортабельных «резидентских» кварталах и пригородах. Вполне возможно, что Маре и его окрестности еще долго будут связаны с производством (ремесленничеством, мелкой и средней промышленностью) и населены пролетариями и низшими социальными группами.