Производство пространства

Сегодня подвергается испытанию все, что берет начало в истории и в историческом времени. Целые «культуры», «сознания» народов, групп и даже отдельных людей затронуты утратой идентичности, которая накладывается на прочие ужасы. Распадаются отсылки и системы координат, доставшиеся от прошлого. Ценности, как возведенные в более или менее связные «системы», так и не возведенные, сталкиваются друг с другом и рассыпаются в прах. Образованные элиты рано или поздно оказываются в положении народов, обездоленных (отчужденных) в результате завоеваний или колонизации. Они больше не знают, куда идти. Почему? Потому что никто и ничто не может избежать испытания пространством, современной ордалии, заменяющей Божий суд и классическую идею судьбы. Каждая идея, каждая «ценность» обретает или утрачивает свою особость, сталкиваясь с другими ценностями и другими идеями в планетарном пространстве. Более того: любая группа, класс или часть класса складывается и получает признание как «субъект», только порождая (производя) некое пространство. Любые идеи, репрезентации, ценности, которым не удается вписаться в пространство, порождая (производя) соответствующую им морфологию, иссыхают, превращаясь в знаки, сводятся к абстрактным рассказам, превращаются в фантазмы. Достаточно ли предложить той или иной социальной группе некое пространство, как зеркало, в котором она узнает себя? Нет. Идея присвоения гораздо шире и требует большего, чем (весьма умозрительная) идея отражения, «сознания-зеркала». Сохранившиеся морфологии (религиозные постройки, исторические и политические памятники) поддерживают отжившие идеологии и репрезентации, тогда как новым идеям, не лишенным властной силы (социализм), плохо удается порождать свое пространство, и им постоянно грозит крах; стремясь поддержать себя, эти идеи подпитываются устаревшей историчностью, смехотворным фольклором. В таком свете «мир знаков» оказывается результатом противотока; все, что не вложено в присвоенное пространство, отступает, становясь пустыми знаками и значениями. Вложение в пространство, производство пространства – не случайная помеха, но вопрос жизни и смерти.

Исторические образования впадают в мировое пространство, подобно тому как реки впадают в море; одни растекаются болотистой дельтой, другие бурлят, как устье во время прилива. Одни демократично делают ставку на выживание по инерции, другие – на силу и насилие (стратегическое, то есть военное и политическое).

В испытании пространством всегда наступает драматический момент – момент радикального пересмотра; это в равной мере относится к философии или религии, идеологии или знанию, капитализму или социализму, государству или сообществу.

Испытание пространством, момент столкновений и противодействий, в различных исторических образованиях протекает неравномерно; он зависит от их укорененности в природе и природных особенностей, от их более или менее сильной связи с историей. Никто и ничто не избегает этого драматического момента. Не везде он наступает одинаково. Иначе говоря, для старых европейских наций, для стран англосаксонской Америки и Америки Латинской, для народов Африки или Азии испытание проходит по-разному. Ни одно из этих образований со своими устными или письменными традициями не минует судьба, которой подвержены и религии, и церкви, и философия, и любые великие «системы», в том числе, разумеется, диалектический материализм и историзм. У Маркса из остатков классического рационализма, финализма и имплицитной метафизики прорастает, высвобождаясь из-под литературных формулировок и непосредственных влияний, нечто новое и крайне важное. Анализ стратегий, действующих на поверхности планеты, делает бесполезной гипотезу о высшем, наперед заданном смысле исторического становления. Как конечной, как и начальной точкой этого становления является земля с ее природными ресурсами и поставленными ею целями. Земля, когда-то изображавшаяся в виде Матери, предстает ныне центром, вокруг которого располагаются различные (дифференцированные) пространства. Земля как планета – планетарное пространство, – утратив черты религиозности и наивной сексуальности, вновь занимает центральное место в теоретической мысли и практической деятельности.

VII. 9