Производство пространства

Вторая «логика», которую предполагает такая спациализация, – это логика (стратегия) метафоры или, вернее, непрерывной метафоризации. Тела живых людей, «пользователей», захваченные шестеренками частей пространства, захвачены также и отношениями аналогии (если изъясняться философским языком): изображениями, знаками и символами. Вынесенные за собственные пределы, человеческие тела на глазах опустошаются: их со всех сторон призывают, приглашают, умоляют, предлагая вместо живых тел двойников – приукрашенных, улыбающихся, счастливых; их изгоняют ровно настолько, насколько предложение отвечает некоей «потребности», которой, впрочем, само же и помогает оформиться. Вторжение информации, массированное поступление сообщений смыкается с обратным процессом: отсечением от самого тела его жизни, его желания. Даже автомобили функционируют как аналоги – они одновременно и продолжение тела, и передвижной дом, принимающий в себя блуждающие тела. Для этого телесного «переноса» одних лишь слов, дисперсных фрагментов речи было бы недостаточно: необходимы глаза и существующее пространство.

Метафоры и метонимии: эти общеизвестные понятия взяты из лингвистики. Но мы ведем речь не о словах, а о пространстве и пространственной практике. Подобное заимствование требует углубленного анализа отношений между пространством и языком.

Определенное, то есть замкнутое, пространство что-то принимает в себя, а что-то отбрасывает (иногда в сферу ностальгии, иногда просто в сферу запретного). Оно утверждает, отрицает, опровергает. Оно обладает некоторыми атрибутами «субъекта» и некоторыми атрибутами «объекта». Фасад наделен очень сильной властью: он допускает в сферу видимого определенные действия – либо на самом фасаде (балконах, подоконниках и пр.), либо отталкивающиеся от фасада (прогулка по улице и пр.). Он отбрасывает в область непристойного многие другие действия, происходящие за фасадом. Здесь уже намечается психоанализ пространства.

Иногда применительно к городу и его отросткам (пригородам, периферии) употребляли выражения «болезнь пространства», «больные пространства». Что позволяло тому или иному человеку – архитектору, урбанисту, планировщику – объявлять себя «врачевателем пространства» (или подразумевать эту идею). Тем самым всеобщий характер приобретают особенно мистифицирующие репрезентации: современный город является результатом не капиталистического (или неокапиталистического) общества, но болезни общества.

Подобные формулировки извращают критику пространства, подменяя критический анализ не слишком рациональными и в то же время весьма реакционными схемами. В пределе общество целиком и «человек» как общественное существо могут считаться болезнями Природы. С философской точки зрения этот тезис можно обосновать – никто не запретит мыслить «человека» как чудовище, ошибку, неудачу на планете-неудачнице. И что дальше? Из такой философии, как и из многих других, не получится ничего, кроме нигилизма.

II. 5

Почему бы прямо здесь и теперь не принять решение: взять за образец «Капитал» Маркса, не затем, чтобы растащить его на цитаты или дать его последнее исчерпывающее толкование, а чтобы исследовать пространство в соответствии с планом этой книги? Для такого подхода есть много причин и мотивов, в том числе проблематика, аналогичная проблематике XIX века. Сегодня некоторые «марксисты» полагают, будто заниматься вопросами пространства (вопросами города, территориального управления) – значит затемнять настоящие политические проблемы. Изучение пространства сквозь призму сочинения Маркса позволило бы избежать серьезных недоразумений.