Производство пространства

Этим образом пустого пространства, заполненного визуальными сообщениями, ограничена и мысль Бруно Дзеви[61]. Для него геометрическое пространство оживает благодаря жестам и действиям населяющих его людей. Он весьма кстати напоминает об одной истине: у всякого здания, у всякого жилого дома есть, помимо внешней части, еще и внутренняя. Следовательно, существует архитектурное пространство, обусловленное отношением внутреннего и внешнего; оно является орудием архитектора в его социальной деятельности. Не удивительно ли, что об этой двойственности через несколько десятков лет после Баухауза пришлось напоминать в Италии, стране классической архитектуры? Это означает, что критический анализ фасада оказался не действенным. Пространство осталось строго визуальным, подчиненным «логике визуализации». Для Бруно Дзеви носителем визуального восприятия пространства выступает телесный элемент (жест), который следует учитывать при обучении видению. Б. Дзеви вводит в знание, то есть в «познание», «переживание» пространственного опыта – телесного, а значит, «воплощающего», – и тем не менее в его книге это содержание оптического (визуально-геометрического) пространства нимало не мешает приоритету последнего. Автор видит его значение только в педагогическом плане, для обучения архитектора и для образования знатоков. В теоретический план он свои наблюдения не переводит. По его мнению, если бы взгляд по-хозяйски не оценивал пространство, то как можно было бы считать некое пространство «красивым» или «уродливым» и придавать этому эстетическому критерию первостепенное значение? Как иначе, если не при использовании выстроенного пространства, могло бы это пространство нас покорять или отталкивать?[62] Безусловно, упомянутые труды кладут начало истории пространства. Они служат ее провозвестниками, но сами ее не содержат. Они лишь указывают на ее проблемы, прокладывают путь. Таким образом, история пространства призвана показать всевозрастающее господство абстракции и визуального начала, а также их внутреннее сопряжение. Она должна показать генезис и смысл «логики визуального», иными словами, стратегию, которую предполагает подобная логика, ибо любая частная «логика» всегда есть ошибочное название некоей стратегии.

II. 9

Такой подход к истории расширяет рамки исторического материализма, уточняет и преобразует его. Его объективность получает более глубокое обоснование. В его сферу входит не только производство вещей и произведений, не только (двойная) история их производства. Будучи распространен на пространство и время, он развивает понятие производства, исходя из природы как «сырья», и продукт такого производства, пространство, включает в себя как вещи (имущество, предметы), так и произведения.

Общее изложение истории, ее «компендиум» и «указатель» содержатся не только в трудах философов, но и по ту сторону философии – в производстве, которое обнимает собой также конкретное и абстрактное, придает им историческое измерение, выводит их за пределы философского абсолюта. И наоборот, тем самым мы перестаем релятивизировать историю и превращаем ее в субститут метафизики (онтологию становления). Понятия доисторического, исторического и постисторического наполняются смыслом. Чисто исторический период в истории пространства совпадает с накоплением капитала, с первичной фазой его пребывания на мировом рынке в царстве абстракции.

Что касается диалектического материализма, то он также расширяется, уточняется и трансформируется. Возникают новые диалектические процессы: произведение – продукт, повторение – различие и т. д. Диалектический процесс, свойственный разделению труда, углубляется за счет выявления отношений между производительной деятельностью (трудом, глобальным в качестве социального труда, и одновременно дробным, разделенным) и главным его продуктом и в то же время орудием – пространством. «Реальность» пространства как природной субстанции и его «ирреальность» как транспарентности взаимно уничтожаются. Пространство предстает «реальностью» постольку, поскольку является средой накопления, роста, товара, денег, капитала; но эта «реальность» утрачивает видимость автономии и субстанциальности, когда анализ обращается к ее генезису – к ее производству.

Остается один еще не заданный вопрос: каков в точности способ существования социальных отношений? Субстанциальный? Природный? Абстрактно-формальный? Ответ на него позволяет дать изучение пространства: социальные производственные отношения обладают социальным существованием, так как обладают существованием пространственным; они проецируются в некое пространство, они вписываются в него и его производят. В противном случае они остаются «чистой» абстракцией, то есть существуют только в репрезентациях и, как следствие, в идеологии, иначе говоря, в словах, в пустословии, в болтовне.