Производство пространства

Все сельские дома и деревни говорят, рассказывают – как будто шепотом, немного сбивчиво – о жизни тех, кто их построил и в них жил. Они несут на себе их печать. Дом в Нормандии или Провансе не менее выразителен, чем иглу, хижина, японский домик[78]. Жилое пространство включает в себя пространство группы (семьи, часто многочисленной) и пространство сообщества (разбитого на касты или классы, которые стремятся его взорвать его изнутри). Частное, приватное пространство отличается от пространства публичного, но не отделено от него. В лучшем случае внешнее пространство, пространство сообщества, является подчиненным, а пространство внутреннее, пространство семейной жизни – присвоенным[79]. Это наглядный пример еще непосредственной, но конкретно близкой к произведению искусства пространственной практики. Чем и объясняется очарование и восхищение, какое до сих пор пробуждают в душах эти жилища. Присвоение происходит не силами одной неподвижной группы: семьи, деревни, города. В него включается время; присвоение нельзя понять в отрыве от смены эпох и жизненных ритмов.

Подчинение и присвоение могут идти рука об руку. Так и должно быть; но история (история накопления) является также и историей их разделения, их противопоставления. Господствующее берет верх. Вначале было присвоение без господства: шалаш, иглу, деревенский дом и т. д. Господство усиливается по мере возрастания роли армий, военных действий, государства и политической власти. Оппозиция «подчиненное/присвоенное» не ограничена рамками дискурса; это не просто одна из значимых оппозиций. Она порождает противоречие, конфликтный процесс, который развивается вплоть до удручающей победы одного из ее членов, господства, и вплоть до сведения на нет второго члена – присвоения. Но этот второй член не может исчезнуть. Наоборот: и практика и теория провозглашают его важность, требуют его восстановить.

То же можно сказать о теле, о сексуальности. Подавленное гнетущими силами, в том числе грубой техникой и предельной визуализацией, тело распадается на части, утрачивает власть над собой – оно уже не присвоено, не принадлежит себе. В прошлом, в эпоху Античности и позже, существовали культуры и техники присвоения тела. Спорт и гимнастика – всего лишь пародии, подражания подобной «культуре тела»; в еще большей мере это относится к «загару», пассивному выставлению плоти на солнце. Заново присвоить и тело, и пространство в их взаимосвязи – такова составная часть любого современного проекта, как утопического, так и реалистического, если он выходит за рамки самой обыкновенной пошлости.

Что касается секса и сексуальности, то это более сложный случай. Существовало ли вообще когда-либо присвоение пола, если не считать мимолетного стечения обстоятельств, и то для ограниченного числа людей (как, например, в арабской цивилизации Андалузии)? Присвоение пола требует разграничить репродуктивную функцию и наслаждение, а это весьма тонкое разграничение; его, по непонятным пока причинам, проводят с большой опаской и с трудом, несмотря на весьма интенсивные научные исследования (контрацептивы). «Функцию» биологическую и «функцию» человеческую, которую уже нельзя определять как чистую функцию, судя по всему, крайне сложно разграничить так, чтобы, отменив первую, не подорвать и вторую; как и почему так происходит, не вполне понятно. Складывается впечатление, что сама «природа» не всегда может отделить сладострастие от боли; человеческая способность к анализу стремится добиться одного без другой, рискуя смешать их и растворить в нейтральном. Или же ограничивая наслаждение заранее прогнозируемыми состояниями, которые достигаются с помощью кодифицированных приемов: наркотиков, эротики, чтения-письма и текстов и т. д.

Пространства наслаждения, то есть пространства по-настоящему присвоенного, пока не существует. Некоторые примеры в прошлом оставляют место надежде, но результат не соответствует желаниям.

Присвоение нельзя смешивать с близкой, но отличной от него практикой: использованием не по назначению. Существующее пространство со своей конечной целью (своим смыслом существования, обусловливающим его формы, функции, структуры) может оставаться незанятым и впоследствии быть присвоенным ради того, чтобы использоваться в иных целях. Совсем свежий и знаменитый пример такого использования – пространство Ле-Аль, центрального парижского рынка. На протяжении краткого периода (1969–1971) Ле-Аль, городской центр, предназначенный для закупок продовольствия, был превращен в место встреч и празднеств, игровой центр для парижской молодежи.