Производство пространства

Использование пространств не по назначению, их вторичное присвоение обладают глубоким смыслом и могут служить уроком при производстве новых пространств. Не исключено, что в трудный период развития определенного (капиталистического) способа производства, находящегося под угрозой и ориентированного на продление своих полномочий (воспроизведение средств производства), использование не по назначению приобрело даже больший масштаб, чем попытки творчества (производства). Так, любые сообщества обустраиваются в морфологически более ранних пространствах, не предназначенных для жизни сообща. Вполне возможно, что эта морфологическая неприспособленность пространства играет свою роль в неудачах большинства попыток создать сообщество.

С теоретической точки зрения противопоставлять производство использованию не по назначению бессмысленно. Цель и смысл теоретической мысли – производство, а не новое использование; последнее само по себе есть лишь реапроприация, а не творчество. Оно лишь на время кладет конец господству неравенства.

III. Архитектоника пространства

III. 1

Классическая (метафизическая) философская мысль, устанавливая в онтологии умозрительным повелением предельную точку формальной абстракции, помещает туда в качестве содержания пространство «в себе». Спиноза уже в самом начале «Этики»[80] рассматривает абсолютное пространство как атрибут либо модус существования абсолютного существа, Бога. Но пространство «в себе» определяется как бесконечное и не имеет очертаний, ибо не имеет содержания. Оно не обладает точно определимой формой, в нем нет ни ориентации, ни направления. Оно непознаваемо? Нет, оно неразличимо (по Лейбницу).

В полемике Лейбница со Спинозой и Декартом и в полемике Ньютона и Канта с Лейбницем современные математики[81] признают правоту Лейбница. Большинство философов задают абсолютное пространство разом, со всем, что в нем якобы содержится: фигурами, отношениями и пропорциями, числами. Лейбниц возражает, что пространство «в себе» и как таковое не есть ни «ничто», ни «нечто», и тем более не вся совокупность вещей или форма этой совокупности: это неразличимое. Чтобы различить в нем «нечто», в него следует ввести оси координат и точку отсчета, правое и левое, то есть направление осей, ориентацию. Быть может, Лейбниц принимает «субъективистский» тезис, согласно которому наблюдатель и мера создают реальность? Напротив: Лейбниц хочет сказать, что нужно занять пространство. Что занимает пространство? Тело. Не тело вообще, телесность, а данное конкретное тело, которое обозначает направление жестом, вращение – поворотом, которое размечает пространство и задает его ориентацию. Согласно Лейбницу, пространство абсолютно относительно, то есть обладает совершенной абстрактностью, которая в математической мысли делает его первозданностью (легко превращающейся в трансцендентность), и конкретным характером (именно в нем тела существуют и являют свое материальное существование). Каким образом тело «занимает» пространство? Метафора «занимать» заимствована из пространства бытового, то есть уже специфицированного, уже «занятого». Связь между понятиями «свободное пространство» и «занятие пространства» далеко не очевидна и не проста. Метафора не может заменить рефлексию. Занять пространство? Мы знаем, что нет пространства предсуществующего, пустого, обладающего только формальными признаками. Критика абсолютного пространства и его отрицание тождественны отказу от определенной репрезентации: репрезентации содержащего, которое наполняется содержимым – материей, телом. В рамках этой репрезентации (формальное) содержащее и (материальное) содержание безразличны друг другу, а значит, между ними нельзя уловить различие. Любая вещь может попасть в любое «множество» локусов содержащего. Любой участок содержащего может принять в себя все что угодно. Безразличие оборачивается разделением, содержание и содержащее оказываются внеположны друг другу. Пустое содержащее вбирает в себя некоторое собрание отдельных, разрозненных предметов; тем самым разделение распространяется и на части содержания; фрагментация подменяет собой мысль, а мысль как рефлексия сходит на нет и, в пределе, растворяется в эмпирическом действии – подсчете того или сего. «Логика разделения», складываясь как таковая, вводит и обосновывает стратегию разделения.