Прокаженные

Через несколько дней следствие было закончено, и, ознакомившись с ним, доктор Туркеев потребовал к себе судей. Вручая им дело, он сказал:

- Вот вам вся эта история. Заседайте, судите, только по совести и чтоб без всяких там расстрелов!

Разбор дела начался в помещении клуба.

На сцене установили длинный стол, покрытый красной материей. На столе — графин с водой и стакан. За столом — Протасов. Он с чрезвычайно деловым и торжественным видом то записывал что-то, то перелистывал «дело», хотя надобности в этом никакой не было. На передней скамейке сидел Минин, рядом с ним — Мотя, Феклушка и остальные свидетели, которые ничего существенного показать не могли. Однако Клочков счел нужным привлечь и их к судебному разбирательству. Все формальности суда соблюдены были в точности, хотя никто из трех судей не только никого в своей жизни не судил, но даже никогда не бывал в свидетелях.

Когда в дверях появился Регинин, а за ним Путягин с Кургузкиным, Протасов, неуклюже поднявшись, крикнул:

- Суд идет!

Все находившиеся в зале встали.

- Садитесь, — разрешил он, когда суд уселся на свои места.

В зале находились почти все обитатели поселка, за исключением больных, лежавших в постели. Регинин властным голосом начал читать:

- Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики заседание объявляю открытым.

Он взял «дело», отвернул обложку, и едва только начал читать обвинительный акт, как Протасов снова привстал и крикнул:

- Встать!

В зале глухо зашумели, но все-таки поднялись. Регинин взглянул удивленно на Протасова. Потом махнул залу рукой и громко сказал:

- Садитесь.

Мотя испуганно смотрела на грозных судей. Минин, опершись на палку, рассматривал продырявленный пол. Регинин одолевал обвинительное заключение, составленное Клочковым. Оно было написано тяжелым языком и могло бы походить на юридический документ, если бы в нем не отсутствовали статьи закона, на основании которых обвинялся подсудимый…

Это обстоятельство нисколько не смущало судей, Регинин продолжал читать, и Протасов делал невероятные усилия, чтобы успеть записать его чтение в своем протоколе. Когда рука его оказывалась бессильной записать все слова председателя суда, он бросал на него умоляющие взгляды, а тот вопросительно поглядывал на него, не понимая, чего хочет от него Протасов.

Обвинительное заключение гласило: Даниил Васильевич Минин и Матрена Михайловна Минина, оба русские, оба по происхождению крестьяне Нижне-Тагильского округа, Уральской области, обвиняются в умышленном, преднамеренном убийстве находившегося на излечении в Г-ском лепрозории больного проказой Ксенофонта Прохоровича Варежкина, проявлявшего в последнее время своей жизни признаки душевной болезни. Первый из подсудимых обвиняется в собственноручной расправе над беспомощным и невменяемым Варежкиным, вторая — в сознательном пособничестве мужу.

(Обвинительное заключение ни слова не говорило о том, в чем выразилось это пособничество.)

Далее описывалась сцена убийства и обстановка, в которой оно подготовлялось. Затем следовало описание жизни убитого, а также жизни Мининых, затем — показания свидетелей и наконец — выводы.

Выводы констатировали, что убийство совершено из "низменных побуждений". В чем выражались эти низменные побуждения, в заключении не говорилось. Надо полагать, что Клочков применил эту фразу исключительно для придания большей яркости всему написанному.

"На основании вышеизложенного, — говорилось дальше, — вышеупомянутые граждане предаются особому, чрезвычайному суду, назначенному административным советом и утвержденному директором лепрозория. Суду поручается разобрать дело согласно его совести и изыскать степень наказания, которое найдет он нужным применить к подсудимым, в зависимости от объективных условий судебного разбирательства".

Регинин сел, откашлялся и вытер платком лицо, не зная, по-видимому, что предпринять дальше. Он подал папку с делом Протасову, потом снова взял ее и положил перед собой. Пауза становилась слишком длительной. Регинин выпил стакан воды, хотя совершенно не хотел пить, вынул из кармана платок, вытерся и опять откашлялся. Путягин взглянул на него и подумал: "Ну и председатель".

Наконец Регинин привстал и обратился к Даниилу:

- Подсудимый, подойдите ближе.

Даниил поднялся со скамьи и подошел к столу.

- Расскажите нам, гражданин, как все это произошло.

- Как будто бы ты не знаешь, Регинин. Я уже три раза говорил тебе и говорю: убил я его потому, что жалко стало. Уж больно плох он был — сам видел. Не жизнь его была, а мука.

- Гражданин, — внезапно вмешался Протасов, — здесь не домашнее положение, а суд, и, пока вы даете суду показания, вы обязаны говорить судье не «ты», а "вы".

Минин ничего не ответил Протасову и продолжал:

- Когда в последний раз я пришел к нему, то увидел у него под рубашкой такую боль, от которой стало как-то не по себе, и до того мне захотелось помочь ему, что чуть не заплакал. Ну, зачем ему жить? Для чего мучиться такому человеку? И нужен ли такой человек самому себе? Тогда я и решил освободить его.