Прокаженные

слободского мещанства… Это смешно. Мало ли кто и чего боится? Бояться проказы — так же невежественно, как верить в домовых, леших… Как ты понять этого не можешь? Ведь есть же прекрасный выход… — И голос его окреп, прорвался какими-то задушевными нотками. — Ну, переедем в лепрозорий, там ведь целый дом пустует… А так, действительно, жить тяжело… Ну, прошу тебя, ну, переедем туда — и вот увидишь, как это будет хорошо… А, переедем?

- Уйди, не прикасайся! — вдруг закричала она, продолжая рыдать.

Туркеев опустил голову. Его мечта — видеть семью рядом с собой, в лепрозории — безнадежна. Сломить упорство жены невозможно.

Он смущенно отошел и посмотрел на нее поверх очков. Слезы жены когда-то трогали и волновали Сергея Павловича. Сейчас же ему было лишь досадно оттого, что она сама расстраивается и расстраивает его, в сущности, по такому ясному и не стоящему слез вопросу.

Но тут вошла Машенька и принялась возиться у стола с книжками, тетрадками, собираясь готовить уроки.

Антонина Михайловна вытерла глаза и снова принялась разливать чай.

Однако едва только девочка вышла, как она не утерпела:

- Я все-таки хочу знать: какое решение ты принял?

- Тебе оно известно.

- В таком случае изволь выслушать: или ты немедленно покинешь свой проклятый лепрозорий, или мы расстанемся.

- Ультиматум? — засмеялся он.

- Да, это мое твердое решение. Я обдумала.

И она принялась говорить что-то обидное, но он уже не слушал. В нем поднялось нескрываемое ожесточение, заговорило достоинство врача.

Он опять без нужды протер очки, надел их.

- Вот что, батенька, — угрюмо прервал он ее. — Этого не будет никогда, понимаешь: никогда!

- Ладно, счастью семейной жизни ты предпочитаешь этих своих… Хорошо, оставайся с ними, а я как-нибудь проживу с Машенькой, проживу! — прокричала она.

В этот момент в комнату вернулась Машенька. Она с милой детской деликатностью, стараясь не показать родителям, что слышала их ссору и что ей тяжело, молча уселась за стол и принялась что-то переписывать.

- Так, так, — вздохнул Сергей Павлович и, подойдя к Машеньке, положил ей руку на голову.

Тут девочка не выдержала и, прижавшись к нему, заплакала.

- Постой, что с тобой? Чего ты плачешь? Ну перестань. Хочешь поехать со мной? — неожиданно для самого себя спросил он.

- Машенька никуда не поедет, — отчеканила Антонина Михайловна, — еще этого недоставало!

Он отвел от Машеньки руку и долго стоял задумавшись. Затем быстро зашагал в кабинет, оделся и вышел на улицу.

Было темно. Кое-где в домах горел свет. Далеко, на другом конце улицы, слабо светился одинокий фонарь. Дождь перестал. Под ногами хлюпала грязь. Он шел, то и дело поскальзываясь и хватаясь за стены, чтобы не упасть. Все же на одном ухабе Туркеев споткнулся, упал. Жидкая грязь обдала пальто, забрызгала лицо. Он поднялся, побрел дальше.

Наконец вышел на главную улицу. Посредине — убогий бульварчик. Голые, мокрые акации блестели в красных лучах фонаря, освещавшего высокую деревянную колонну с красной звездой на вершине — памятник неизвестным погибшим борцам. В стороне — еще один фонарь, поярче. Это кино. У входа толпились подростки, кутаясь в старые отцовские пиджаки. Они курили, ругались между собой, целясь прошмыгнуть вовнутрь кино. Шла картина с Дугласом. "Фу, как паршиво", — подумал Туркеев и внезапно решил посмотреть Дугласа.

- Доктор! — услышал он радостный возглас. — Товарищ Туркеев!

Сергей Павлович удивленно оглянулся.

С чубом, выбившимся из-под кепки, в расстегнутом пальто, улыбающийся, обрадованный, перед ним стоял Семен Андреевич Орешников. Туркеев почувствовал внезапную теплоту от этого искреннего, веселого голоса.

- А я иду и думаю: вы или не вы? Очень рад, товарищ доктор, что мы встретились. И теперь уж я вас не отпущу. — И Орешников засмеялся. — Вы куда-нибудь по делу?

- Нет, не по делу… Просто так… Погулять вышел.

- В такую-то погоду? — удивился Семен Андреевич.

Туркеев промолчал и, вынув носовой платок, принялся вытирать вспотевший лоб. К чему объяснять, что у доктора произошел очередной неприятный разговор с женой?

От Орешникова не ускользнуло странное настроение доктора, но он сделал вид, будто не замечает расстройства Туркеева, и, еще больше оживляясь, сказал:

- А знаете что, товарищ доктор?

- Нет, не знаю.

- Пойдемте ко мне. Ведь вы у меня никогда не бывали. Долг платежом красен, Я вас с женой познакомлю, она уже давно хочет повидать вас.

Туркеева приятно тронул искренний тон Орешникова. "А ведь в самом деле, — подумал он, — на улице противно, дома — тоже нехорошо".

- А вы разве женаты? — уставился он на Семена Андреевича.

- Женат, — слегка смутился тот, и голос его дрогнул. — Вот уже скоро месяц как поженились… Она о вас знает и интересуется прокаженными… Я рассказывал ей многое о вас, о лепрозории. Пойдемте, товарищ доктор.

- Что ж, пойдемте, — засмеялся Сергей Павлович.

- А я пришел сюда купить консервов, да не нашел. Все закрыто, одну только горчицу и достал, — сказал Орешников, точно желая в чем-то оправдаться.

Они свернули с «проспекта» и пошли широкой, безлюдной улицей.