Прокаженные. История лепрозория

– Неужели не понятно? – вырвалось, как стон, у Гугуниной, и, поднявшись с дивана, она снова отошла к окну. – Больше я его не видела. А ведь чувство живо до сих пор… Еще сейчас я думаю о нем… Проклятая проказа! – вырвалось у нее.

– Значит, он не любил, – тихо заметила Василиса.

– Может быть, и не любил, – отозвалась Гугунина и, подойдя к столу, принялась короткими глотками отхлебывать из чашки давно остывший чай. – Но после того я решила окончательно, бесповоротно уйти оттуда. Нам отведен этот вот клочок земли, и тут мы – дома, здесь мы полноправные граждане. Тут я знаю, что от меня не побежит никто. Я у себя, среди своих… А туда дороги закрыты, – примиренно сказала она и стала собирать посуду.

11. Опыты

После одиннадцати часов вечера, когда на здоровом дворе все успокаивалось и потухало электричество, доктор Туркеев зажигал керосиновую лампу. Затем надевал фланелевый халат, садился за письменный стол, вытаскивал из ящика маленькую черную тетрадочку и углублялся в нее.

Огни кругом потушены. Только горят три керосиновых фонаря – один у ворот, другой – посредине двора, третий – у докторского дома.

В докторском доме – ни звука. Лишь часы тикают да где-то близко, снаружи, возится Султан. Слышно, как он щелкает зубами, вылавливая блох. Ему не на кого лаять. В такой час сюда не приезжает никто.

Сергей Павлович закрыл тетрадочку, поднялся и, осторожно подойдя к двери кабинета, повернул ключ. Теперь без его ведома сюда не войдет никто.

Взял лампу и, достав из глубины кармана ключик, подошел к двери, ведущей куда-то из кабинета, – двери, которая находится почему-то всегда под замком и в которую он никого не впускает. Захватив тетрадочку, он открыл дверь.

Это небольшая, метров десять, комната, с единственным окном, смотрящим в степь.

Он поставил лампу на подоконник, засунул тетрадочку в карман, принялся водить глазами по углам.

– Ну, как вы себя чувствуете? – тихо спросил он и, не получив ответа, продолжал: – Вижу, что хорошо… Это плохо. Должны же вы когда-нибудь понять, что это очень плохо… так продолжаться не может… Не может!

Он подошел к углу комнаты, где на куче соломы кто-то лежал.

– Господин Буцефал, вы меня слышите? Встаньте.

Я хочу, чтобы вы подошли ко мне, милостивый государь. Можете получить свою порцию. Ну, прошу вас, сделайте же одолжение… Ну, что вам стоит! Вишь, как уставился глазищами! – и он засмеялся мелким, веселым смехом. – Как мне хочется сделать вас прокаженными! А вы… сопротивляетесь… Господин Казан-баши, – он повернулся в другой угол, – вы не хотите сделаться знаменитостью? Извольте получить вашу порцию. – И доктор Туркеев прошел к углу, нагнулся, подал лежащему Казан-баши морковку. – Фу, как вы неделикатно поступаете – даже не взглянули. А ну-ка, подожди, подожди, куда это тебя понесло?

Черная тень прыгнула вдоль стены. Сергей Павлович кинулся за нею и через несколько секунд, поймав зверька, торжественно поднял над головой. Это был кролик.

– А ну-ка, успокойся, что это с твоими ногами, разбойник, а? Пора бы привыкнуть, батенька, да, да, привыкнуть… А сердце как бьется, точно на десятый этаж поднимался.

Он слегка прижал зверька к груди, потрепал его за длинное, слегка дрожащее, теплое ухо.

– Беда мне с вами, – уставился он на кролика и задумался, – прямо ума не приложу. Ну вот, снова ноги… И куда это ты все торопишься?

Он на минутку умолк, опустился на табуретку, принялся осматривать кролика со всех сторон.

Туркеев любил вот так, по вечерам, когда весь здоровый двор успокаивался, навещать своих секретных пациентов и долго беседовать с ними.

Сергей Павлович взял веревочку, висевшую на стене, на гвоздике, и принялся связывать беспокойные ноги Буцефала, затем положил его на стол.

Кролик покорно лежал, убедившись, по-видимому, что сопротивление ни к чему не приведет. Он только сопел. Сергей Павлович наклонился над местом давнишнего укола, принялся его ощупывать. Он нащупал маленький бугорок.

Бугорок образовался в результате прививки. Но это – не лепрома…

Результата, которого он так добивался, не получилось. Обнаружить в организме кроликов бактерий проказы не удавалось. Прививая им палочки Ганзена и исследуя затем прививки, он, к своему огорчению, находил бугорчатку там, где пышным цветом, казалось бы, должна была расцвести проказа. Введенная в организм животного проказа таинственными процессами, неизвестными науке, превращалась в туберкулез…