– Обрадовался я тут, – продолжал Кубарев. – А мужики тем временем, хоть и поняли, что доктор приказал пустить к колодцу, а сами себе на уме; пускать пускают, а меня и детишек обходят, косо посматривают и наши ведра не велят опускать в колодец, привесили свое и наказали, чтоб мои детишки сами не трогали ни журавль, ни веревку, а вызывали б кого-нибудь из чистых, когда надо воды набрать. Поехал опять я к доктору – ведь один только он и заступник. Так и так, говорю, доктор, мужики ведро привесили и сторонятся…
Это, говорит, по невежеству, по неграмотности. Пусть, говорит, ладно, лишь бы воду давали, а на остальное, говорит, не обращай внимания. А насчет болезни, говорю, доктор, как сказали, так и есть: легчать начало. Посмотрел он на меня, подумал. А давно, говорит, лекарству пить перестал? Месяцев, поди, пять, говорю. Ладно, давай еще сделаем вливание. Сделали, и опять пузырек с тою же лекарствою дали. Приехал домой. Пью лекарству. Вот, думаю, теперь уж начну поправляться как следует.
– И после этого стало хуже? – слегка подался вперед Зернов.
– Ох, доктор, света прямо невзвидел, – махнул рукой Кубарев.
Доктор Туркеев сверкнул куда-то в потолок очками и сделал несколько шагов по комнате, заложив руки в карманы. Но, стараясь сдерживаться, он молчал.
– Ну, ну, – вырвалось у Зернова.
– Мне хуже, а лекарству пью, – продолжал Кубарев, пристально всматриваясь в Алексея Алексеевича. – Поможет, думаю. Не может быть, чтоб от лекарствы было худо. Видимо, так надо: потом поможет. А жена (хорошая она у меня, дай бог здоровья) и говорит один раз: бросил бы ты пить лекарству эту окаянную. А я на нее: чего ты, мол, понимаешь, если сам доктор… Пью и смотрю я, батюшки мои: стало сразу легче, на убыль точно пошла болезнь, вот как полегчало! Прямо пионером будто стал. С кровати поднялся, по хозяйству кое-что принялся. Туда – сюда!.. Дура, говорю, ты! Видишь? А ты говорила: не пей. А она отвернет глаза и сурьезно так говорит: что ж, ежели помогает – пей, и молчок… Выпил эту бутылочку. Надо, думаю, за другой ехать. Теперь уж сам запряг лошадь, поехал. Приехал опять в больницу. Вот, говорю, доктор, правду вы сказали: помогает ваша лекарства… Видишь, говорит, а ты не верил, – так даже просиял от радости. Давайте, говорю, еще две бутылочки, получайте, сколько хотите, только дайте. А он нахмурился и говорит: у нас, дескать, бесплатно лечат и никаких получек. А лекарству возьми. И дал целых две бутылочки. Сделали опять вливание. Ну-с, приехал домой. Показываю жене бутылочки. Вот, мол, теперь пойдет скорее.
– И что ж, помогло? – прищурился на него Зернов, едва заметно улыбаясь.
– Помогло, доктор.
– Это сколько ж лет прошло с того момента, как вы лечиться начали?
– А лет, поди, шесть… Как раз нос отвалился. Помогло-то, доктор, помогло, – точно задумался он. – Да не от того, от чего вы думаете.
– А я и не думаю, – снова улыбнулся Зернов. Кубарев на мгновение умолк, как бы смутившись, и продолжал:
– Жена-то, как увидела эти бутылочки, так и сделалась сама не своя.
Смотрю на нее и не верю: лицо такое, будто ей очень хочется взять эти бутылочки да об земь. Ты, говорит, еще не пил из этих бутылок? Нет, говорю.
И не надо, не пей покамест. Дай их, говорит, сюда, пойду отогрею, а то холодная лекарства с морозу… как бы не застудиться. И взяла, а к ночи принесла и поставила рядышком: теперь, говорит, пей… Ну, пью… Ничего.
Хоть не помогает, но и не вредит будто… В те-то разы хуже было, в те разы как начнешь пить, бывало, так сразу хоть гроб. А тут – нет. Хоть и не видно поправки, зато и без вреда будто. А ведь хорошее, говорю, лекарство.
Хорошее, соглашается жена, а сама чуть не плачет, бедная, глядючи на меня. А ты вот, говорю, болтала… Значит, отвечает она, ошиблась. Пей, говорит, на доброе здоровье… Скоро, говорю, поправлюсь я, Гашенька? Скоро, говорит, голубчик, а сама стоит надо мной – и слезы как из решета. Не езди, говорит, Никишенька, туда, не надо… Лучше как-нибудь так – дома! Как так не езди? – говорю. Сама ж видишь – лучше становится. Лучше, говорит, а все-таки не езди.
Э-э, говорю, все вы бабы глупые. Сами не знаете, что болтаете. Вот кончу бутылочки и опять поеду. Доктор-то ведь аккуратным быть наказывал.
– Ну и что ж, поехали опять? – искоса посмотрел на него Зернов.
– Поехал. Года два аль три подряд ездил.
– А болезнь?
– Болезнь так же ни вперед, ни назад. Только пальцы начали гнить – отрезали.
– А жена что говорила?