Прокаженные. История лепрозория

Да как же! – принялся я сокрушаться. – Неужто он про меня ничего вам не говорил? Да ты обожди, чего ты хочешь, – рассердился Тихон Федорыч, вроде, дескать, уж не учиться ли мне на старости лет у молодых практикантов? Я хочу, – говорю ему, – поехать в то место, где лечат таких, как я. Вот тебе и на! – уставился он на меня. – Да зачем же тебе куда-нибудь ехать, ежели и тут можно лечиться? Да ведь у меня другая болезнь, доктор! Как так? – окончательно осердился Тихон Федорыч. А так, что тот молодой доктор сказал, будто ошиблись. А что же он сказал? – закричал тут Тихон Федорыч. Стал я вспоминать и опять забыл, как прозывается та болезнь. Думал-думал, так и не вспомнил – вылетело из памяти. Ну, вот видишь, – опять повеселел Тихон Федорович, – ты, говорит, и названия придумать не можешь, а говоришь. Так как же, говорю, доктор, ведь сколько лет, а пользы не видно… Как же так? А это, говорит, у тебя оттого, что неаккуратно лечишься, милый… Аккуратней надо посещать больницу – вот что! А я ему несмело так и отвечаю: почему же я столько лет с женой живу, а жена здорова? Это, говорит, бывает… Только лечись аккуратней, и никуда тебе ехать не надо. Опять сделали вливание, опять дал лекарству и поехал в деревню. И снова стало мне хуже, а потом как будто лучше. А скоро жена перестала пускать в город. Погубят, говорит, они тебя там, не езди – и плачет. Даже то, что мужики к колодцу подпускать стали, – уже не радовало. Вижу – подходит конец. Хоть бы смерть! Да нет смерти…

Кубарев помолчал, откашлялся и обеими руками принялся поглаживать свои колени, рассматривая на них заплатки.

– Да, нет смерти… – вздохнул он. – Через год после того, как встретился я с тем молодым доктором, опять поехал в город, хотя жена старалась не пускать. Уговорил – повезла, ноги-то уже не держали – так плохо стало: все равно, думаю, умирать… И у самого входа и больницу, смотрю – сердце так и задрожало – смотрю: тот самый доктор. Приехал, значит, опять! Прошел мимо, не заметил, а может, не узнал. Жену толкаю – дескать, он! Ну, она усадила меня и – к нему. Смотрю, подходит с удивлением. Остановился. – А-а, молодой человек! Почему ты все еще здесь? А я смотрю на него и не знаю, что говорить. Получилось вроде, будто виноват я сам. – Ну, хорошо, говорит, я напишу бумажку для санатория – и езжай скорей. Желаю тебе поправиться. До свидания, молодой человек. – Вот слава богу, думаю, теперь конец мучениям. А он, значит, доктор-то этот, приехал опять из Ленинграда, и на этот раз – заместо Тихона Федорыча в больнице остался, а тот, слава богу, в отпуск уехал. Приехал я в деревню, рассказываю жене. А тут шурин приехал из города в отпуск. Были у него деньги. Хорошо, говорит, дам я тебе сто рублей – поезжай с Груней (жену мою так зовут), пусть она проводит тебя до самого того места. Приехали мы с ней на станцию, взяли билет, сели в поезд. А она посмотрела на меня да и говорит: помнишь про ту лекарству, от которой тебе худо стало, а потом полегчало? Помню. А знаешь, почему тебе полегчало?

Оттого, говорит, что лекарству ту я выливала каждый раз, как ты привозил из города. А наливала в бутылочку чистой воды. Вот отчего тебе полегчало…

– Слышите? – не утерпел на этот раз Туркеев, принимаясь протирать очки. – Ведь даже она поняла!..

Алексей Алексеевич усмехнулся и продолжал сидеть молча, не меняя позы.

– Ну сели мы с ней, голубушкой, в вагон, вещишки разложили, спекла она на дорогу пирогов, курицу поджарила, яичек сварила… Едем помаленьку, беседуем. Вот полечишься полгода-год, поправишься, говорит, приедешь, и снова начнем жизнь, а что пальцев нет, так это ничего, и про нос ты, говорит, даже не думай; теперь, говорит, еще дороже стал ты мне, сердечный ты мой… Хорошая она у меня, голубушка, – просиял он. – Все ухаживает, все укутывает меня, боится, чтоб не простудился… А с нами вместе люди ехали.

Один мужчина сидит против, посматривает все на меня. Что это у тебя за болезнь такая, родной мой? – говорит. Смотрю на него, и совестно стало: ведь опять-таки про дурную болезнь подумать может. Хочу назвать и… – опять забыл, снова из памяти вылетело! Что тут делать. Головушка моя горькая! Я к жене: дескать, не помнишь ли? И она запамятовала. А читать мы с нею плохо читаем, малограмотные, можно сказать, совсем неграмотные. Это бывает, – отвечает человек, – бывает, не трудись искать бумажку. У одного моего знакомого, говорит, тоже вот так было. Это у тебя от простуды. Один раз он простудился – и пошло вот так же, как у тебя… Это ничего, говорит, бери кушай… И подает мне сало, хлеб, чаю принес, закурили с ним – хороший человек попался. Ехали долго. Все относились ко мне хорошо, сидели, разговаривали, угощали, кто чем мог. И такая была у меня радость! Ведь другая у меня болезнь – от простуды!.. Так доехали до одной большой какой-то станции, где надо было пересадку делать. Сделали пересадку. Сели в вагон.