Прокаженные. История лепрозория

Далее он высказал предположение, что если в средние века Европа насчитывала девятнадцать тысяч лепрозориев, будучи широко зараженной проказой, уносившей миллионы людей, то причину эпидемии надо искать в том, что проказа являлась для Европы того времени «свежей» болезнью, человеческий организм еще не мог, не успел выработать иммунитет, он не «знал» еще, как бороться с этим новым для него, неизвестным противником. Те же самые причины, по мнению Алексея Алексеевича, вызывали каждый раз вспышки эпидемий проказы и в других странах земного шара, которые до того времени были совершенно свободны от нее. Так произошло, например, в Америке, коренное население которой было охвачено эпидемией тотчас же после открытия ее Колумбом. То же самое наблюдалось в России в 1462 году, когда проказа впервые возникла здесь, занесенная из Западной Европы.

Алексей Алексеевич прервал на минуту свое сообщение и, достав из кармана белый платок, вытер им вспотевшую шею.

Воспользовавшись этим перерывом, Василий Петрович привстал с явным намерением что-то сказать. На этот раз Протасов был замечен Зерновым. Он посмотрел в сторону Василия Петровича и чрезвычайно вежливо сказал:

– Я вижу, вы хотите что-то сказать. Прошу вас выслушать меня до конца, а тогда я буду иметь удовольствие ответить на все интересующие вас вопросы.

– Слушаюсь, – и Василий Петрович, сильно смущенный, сел на свое место.

Продолжая развивать мысль об иммунитете, Зернов сообщил, что если по сравнению со средними веками наблюдается сейчас во всем мире убыль проказы и люди все реже заражаются ею, то наступит время, когда человечество окончательно станет невосприимчивым к проказе.

Но он тут же оговорился, что этот общий, всечеловеческий иммунитет не может продолжаться вечно; когда-нибудь восприимчивость может вернуться, и человечество вновь испытает эпидемические вспышки, подобные тем, что были некогда в Европе, а потом в Америке и других странах. Правда, нельзя утверждать на основании одного случая, что в каком-то, может быть, весьма отдаленном даже времени такие вспышки возможны… Но история проказы в Прибалтийском крае бывшей Российской империи весьма характерна в этом отношении. В 1645 году на острове Эзель был закрыт по причинам полной ненадобности лепрозорий, просуществовавший там ровно четыреста лет. В течение двухсот двадцати двух лет в Прибалтийском крае не было зарегистрировано ни одного случая проказы. В 1867 году проказа в Прибалтийском крае возникла опять и имеет тенденцию, правда незначительную, к известному усилению.

– По-видимому, – заметил Алексей Алексеевич, – выработавшийся в народе иммунитет иссякает, и проказа вновь берет верх над организмом, потерявшим способность сопротивляться ей.

Далее Алексей Алексеевич поделился последними сведениями об устройстве и жизни лепрозориев в Японии, на Филиппинах, на островах Кульене и Молокаи, в Америке и т. д.

Ознакомив собрание с жизнью и бытом иностранных лепрозориев, а также с законодательством для прокаженных в различных странах, Алексей Алексеевич закончил свой доклад, опустился на стул и принялся вытирать платком лицо.

Из всего доклада центральным и волнующим моментом явился, конечно, вопрос об иммунитете, который Сергею Павловичу показался необыкновенно интересным и оригинальным в освещении Алексея Алексеевича. Туркеев до сего времени мало работал над этим вопросом.

Он знал, что среди лепрологов существует много различных взглядов на иммунитет. Одни из них склонны отрицать его, другие утверждают, что он существует, но далеко не всегда и не всюду; третьи держатся того мнения, что утверждать и отрицать иммунитет нельзя: возможно, он существует, но также возможно, что его и нет. И, наконец, четвертые признают его существование бесспорным.

Сергей Павлович не имел определенного мнения по этому вопросу. Все разговоры об иммунитете ему представлялись не иначе, как «мелкой философией на глубоких местах». Он считал, что об иммунитете можно говорить лишь в форме философских рассуждений, но отнюдь не «математически». У кого эластичнее язык, думал он, кто искуснее подтасует соответствующие факты, кто ловчее воспользуется ими, умнее проанализирует их, тот и возьмет верх.

Точного же нет ничего. Тайна. Поэтому он сидел молча, решив не задавать никаких вопросов.

Также молчали Лещенко и Сабуров.

Алексей Алексеевич потрогал запонки на своих манжетах и взглянул на присутствующих. Ему, по-видимому, очень хотелось услышать возражения, с тем чтобы тут же тонко и вежливо опровергнуть их. Он вынул серебряный портсигар, закурил.

– Может быть, у кого-нибудь имеются вопросы? – учтиво спросил он.

И тут снова забеспокоился Василий Петрович, все время сидевший на своей скамеечке и с величайшим вниманием ловивший каждое слово Зернова. Он быстро поднялся и, держа в руке раскрытую записную книжечку, стесняясь и волнуясь, сделал два шажка вперед. Он хотел, вероятно, подойти совсем близко к столику, за которым сидел Зернов, но, вспомнив о том, кто он и кто все остальные, остановился, попятился назад.