Прокаженные. История лепрозория

– Согласен, а с характером не могу совладать. В то же время – хочется. Он ведь как раз такой человек. Он книги, говорят, пишет… Может быть, и моя мыслишка пригодится. Мы-то умрем, а человечество останется. Так вот: для человечества!

В тот же вечер Вера Максимовна свела Протасова в кабинет Туркеева и представила его Зернову.

Тот внимательно выслушал и, видимо, заинтересовался мыслями Василия Петровича. Прощаясь, сказал:

– Послезавтра я буду делать доклад работникам лепрозория. Приходите и вы… Не предполагал, что могу встретить здесь больных, которые интересуются болезнью именно с этой стороны. Очень хорошо. Буду рад видеть вас в числе моих слушателей.

Протасов покинул Зернова необычайно взволнованный, довольный: наконец-то его выслушают!

И все эти два дня, что предшествовали докладу, он не появлялся нигде. Он работал, готовясь к разговору, который представлялся Василию Петровичу исключительно важным.

На четвертый день пребывания Зернова Туркеев повел его осматривать больной двор.

Сергей Павлович продемонстрировал гостю целый ряд любопытных больных и хотел уже повернуть на здоровый двор, как вдруг остановился.

– Постойте, батенька, ведь чуть не забыл, – и остановился вблизи одного из домиков.

Зернов в недоумении взглянул на Сергея Павловича.

– Пойдемте, я познакомлю вас с одним замечательным случаем, – нахмурился неожиданно он. – Это пример того, как огромное большинство наших врачей ничего не знает о проказе. Ничего, – с досадой повторил он. – Может быть, напишете когда-нибудь, Алексей Алексеевич. Вы увидите тут, как один заслуженный, уважаемый старый врач, искренне желая помочь больному… Впрочем, он вам сам расскажет, пойдемте! – и направился к одному из бараков, стоящему особняком ото всех остальных.

Они пересекли улицу и, подойдя к бараку, остановились.

– Знаете, Алексей Алексеевич, до сего времени я как-то не придавал значения одному обычаю, с давних пор укоренившемуся в нашей врачебной среде: если один врач лечит, другой стой в стороне; если один врач совершает явную ошибку, а ты видишь эту ошибку, – не вмешивайся, держи нейтралитет – «не мое, дескать, дело, мы, дескать, оба врачи…». А в результате человек… Впрочем, результат вы увидите сейчас сами.

Сергей Павлович нажал на ручку двери и, открыв ее, переступил порог.

В светлой и довольно просторной комнате, в которой стояли железная кровать, стол, несколько табуретов, они увидели человека, сидевшего у окна и вбивавшего шпильки в ботинок, насаженный на колодку.

– Здравствуй, Кубарев!

Человек повернул голову, и Зернов увидел обезображенное лицо, без носа, без одного глаза, без бровей, с темными отвисшими мочками. Он, взглянув на вошедших слезящимся глазом, неловко поднялся, держа молоток в руке, поклонился.

– Здравствуйте, Сергей Павлович, – сказал он почтительно, пристально поглядывая на Зернова. Голос его был хриплый.

– Как твои дела?

– А как наши дела, доктор? Вам лучше всех известно, – и какое-то подобие улыбки появилось на его страшном лице.

– Работаешь?

– Помаленьку.

– Вот видишь, а все жалуешься, что работать нельзя.

– Какая же это работа, доктор, – положил он молоток на подоконник, – в поле хочется, да руки… – он посмотрел на свои руки, и Зернов увидел, что на одной из них, фиолетово-темной, отсутствовали три пальца, на другой недоставало двух. Остальные показались ему скрюченными, неподвижными.

– Вроде как одна рука осталась, – продолжал Кубарев, – а другой вроде как нет. Пять пальцев за место десяти – вот как.

– Ты сел бы…

– Да и вы сели бы, – несмело посмотрел он на них и засуетился с табуретками.

– Давно вы больны? – присаживаясь, спросил Зернов и, взяв его фиолетовую руку, стал пристально рассматривать.

– Давненько – лет тринадцать.

– От кого – не помните?

– Не знаю, доктор. Теперь только припоминаю, будто еще на фронте видел на ноге пятно, да внимания не обращал.

– Так, – задумался Зернов, пощупывая руку, – значит, не тринадцать, а еще больше.

– Должно быть, так.

– Хорошо чувствуете сейчас?

– Куды там! – оживился Кубарев. – Лучше, поди, чем в деревне.

– Лечились?

– Так точно, лечились, доктор.

– Откуда вы родом?

– Пензенской губернии.

– И семья есть?

– Так точно – жена и двое детей.

– Где ж вы лечились?

– А в тамошней больнице, – дрогнул голос Кубарева.

– Сколько вы лет лечились?

– А лет двенадцать.

– И что же?

– А вам виднее, доктор, – робко посмотрел на него Кубарев и умолк. Затем поднялся, привел в порядок сапожный инструмент, лежавший у окна, и снова опустился на табурет, стоявший перед Зерновым. – Я-то ведь год назад всего узнал про проказу, – сказал он, принявшись вытирать рукавом глаз, – а до того не знал, и в ум даже не шло. Люди говорили, будто сифилис это. Ну и я тоже: ежели говорят, – значит, верно.

– Что ж врачи-то говорили?

– То же, что и люди.

Зернов чуть-чуть поморщился. Кубарев испытующе взглянул на него, продолжал: