Прокаженные. История лепрозория

Лечиться – это он знал. Но для чего понадобилось ехать именно сюда и жить именно здесь вот уже целых девять лет? Он слышал, как изредка отец и мать делились между собой воспоминаниями.

Отец когда-то давно говорил, что они скоро уедут отсюда, скоро станут здоровыми, ибо на больном дворе – тяжело жить.

Это было давно. Тогда Ромашка был совсем маленький. А теперь он большой. Теперь ему надо знать – почему тяжело жить?

Ромашке не хотелось уезжать и расставаться с саранчой, со степью, со двором, со всем тем, что казалось ему ближе всего на свете. Он всегда с тревогой ожидал, что настанет день – и родители его начнут собираться. Но скоро разговоры об отъезде прекратились так же, как прекратились и разговоры о выздоровлении. Родители, по-видимому, раздумали. Ромашке стало покойно. Он не понимал, что они «раздумали» потому, что потеряли надежду на выздоровление.

Потом они нашли другую тему. Они говорили: вот Ромашка выздоровеет, подрастет, и тогда его отвезут в город совсем, навсегда.

– Я не хочу уезжать, – однажды запротестовал он, прислушиваясь к разговору матери и отца.

– Уедешь, когда подрастешь… Поймешь, и сам уедешь. А мы останемся.

Ромашку все-таки интересовал здоровый двор. Там живут люди, которые редко появляются здесь. Отчего они боятся заходить сюда?

В слове «проказа» для него не существовало ничего страшного и пугающего. Только к концу шестого года своего существования на земле он стал скорее чувствовать, чем сознавать, что «проказа» – совсем особенное слово.

Значение его – выше и сильнее значения всех остальных слов.

Он начал смутно догадываться: именно оно, это слово, делает людей угрюмыми и неразговорчивыми.

Это оно разъединило лепрозорий на два двора – больной и здоровый.

Ромашка начал бояться слова «проказа». Он старался не произносить его больше. Как-то раз он вместе со своим младшим братишкой – Андрюшкой – зашел на здоровый двор. Дети увидели там козу с маленькими козлятами, которые привлекли их внимание. Они сделали попытку познакомиться и погнались за козлятами. Одного удалось поймать. Тогда чей-то сердитый голос прервал их занятие.

Рядом с ними стоял человек в белом халате.

– Оставьте козленка, зачем вы его трогаете? Ступайте отсюда. Сюда вам нельзя ходить.

Человек в белом халате, исполнявший на здоровом дворе обязанности санитара, прогнал детей на больной двор.

Они ушли и не возражали. Андрюшка принял приказ человека в белом халате как бесспорное право взрослых людей совершать насилие над детьми. Они, взрослые, имеют право наказывать за шалости таких, как Андрюшка. Но разве Андрюшка и Ромашка сделали что-нибудь плохое козленку? Разве они шалили?

Впрочем, кто знает: может быть, они действительно сделали нечаянно такое, чего нельзя было делать и за что их следовало прогнать.

Во всяком случае, Андрюшка отнесся к происшествию совершенно спокойно и даже равнодушно.

Но Ромашка думал иначе.

Может быть, в первый раз за всю жизнь ему стало обидно – и за себя, и за Андрюшку, и даже за козленка. Андрюшка прав: разве они хотели сделать козленочку что-нибудь плохое? Нет, они этого не хотели. И не за это прогнал их со здорового двора человек в белом халате.

Ромашка взял Андрюшку за руку и побежал на больной двор – туда, откуда уже его никто не прогонит. Смутные мысли, какие-то несвязные и до сего времени не приходившие в голову, захватили Ромашку.

В первый раз у него возник протест, вызванный несправедливостью. Против кого? Не против ли человека в белом халате?

На вопросы, беспокоившие его, мальчик хотел получить ответы раньше, чем он вырастет. Он не мог забыть беленького козленка и время от времени продолжал допытываться у отца:

– Почему, тятя, нас прогоняют оттуда, с того двора?

– Тебе нельзя туда ходить и не надо ходить…

– А тебе можно?

– И мне тоже незачем туда ходить.

На этом кончалась попытка Ромашки перешагнуть за пределы своего возраста и постигнуть смысл деления поселка на два двора. Взрослые упорно не желали открывать ему тайну.

Тогда он присмирел и стал как будто пугливее. Между занятием с «саранчой» и работой в кузнице он снова возвращался к мысли, пробужденной человеком в белом халате.

Однажды Ромашка пришел к выводу: помимо больного и здорового дворов, есть еще какой-то иной, неизвестный ему мир, покоящийся далеко отсюда, где-то там, куда ездит доктор, откуда привозят газеты, о котором иногда упоминают на больном дворе. И люди из того мира казались ему какими-то особенными, чудесными, не похожими на здешних людей. Мир тот – совсем другой, совсем не похожий на поселок. Он знал о нем по отрывистым и неясным рассказам матери и отца. Он знал, что там текут реки, растут большие дремучие леса, ходят железные поезда, на которых можно ехать до самого моря.

Но какие это поезда, какое море, какие леса – Ромашка не знал.

Мать была добрее отца. Но и она почему-то отвечала всегда неохотно.

Часто, глядя на Ромашку, она плакала. Почему? Ему становилось неприятно.

Однажды он спросил ее:

– Зачем ты плачешь, мамка?

Она качала головой, вытирала передником глаза, пристально глядела на него и, гладя по волосам, говорила: