Прокаженные. История лепрозория

– И вообще, к чему все эти речи? – поднявшись, рассудительно сказал Протасов. – Нас лечат, нас одевают, обувают, о нас заботятся, а Гольдони зовет нас плюнуть в лицо тем, кто поддерживает нашу жизнь.

– Прокаженному доктору нечего делать, вот и болтает, – сказал еще кто-то.

– И верно, – подтвердила Феклушка, – а мы как дураки – рты пораскрыли да уши поразвесили.

Кто-то засмеялся. Собрание закрылось само собой. Гольдони не сказал никому ни слова, сошел со сцены и, не взглянув на доктора Туркеева, вышел из зала.

В тот вечер Пыхачев спросил Туркеева:

– А как вы думаете, Сергей Павлович… скоро ли культивируют эту палочку?

– Друг мой, это – мое частное мнение, вернее, даже предчувствие, но я верю в это. Каждый раз, как только приходят газеты, я ищу на страницах – не свершилось ли это? Мне иногда сдается, что такое сообщение я пропустил. Во мне есть твердая уверенность, что скоро… может быть, уже сейчас, в этот момент, окончательно решается ее судьба… Да, она решается… Если не сейчас, то завтра, если не завтра, то через месяц, через год, но она решится… Шею ей скрутят, батенька… Самое – то главное сделано – берлога ее обнаружена, остается – подкараулить. Ганзен, Нессер, Лелиор, Судакевич… Приговор написан. Суд состоялся. Остается привести в исполнение.

Никогда доктор Туркеев, как показалось Пыхачеву, не говорил с таким вдохновением и так убежденно, как в тот вечер. Его искренность была настолько велика и так убедительна, что даже Пыхачеву, человеку, ничего не понимавшему в медицине, не знавшему ни одного латинского названия, внезапно показалось, что если бы он был врачом, то давно бы открыл способ обезвреживания ганзеновской палочки… Осталось ведь, в сущности, пустое – найти какую-то ничтожную среду, какой-то там бульон, и готово…

…На следующий день Туркеев встал рано. Он оделся, умылся и подошел к окну, за которым расстилалась осенняя степь, позолоченная солнечным утром.

Доктор прищурился. От горизонта поднималась темная грозовая туча. «Несет же ее…» – подумал Туркеев. У него было великолепное настроение. Завтра суббота. Он поедет домой, увидит дочь и жену.

Туча на горизонте вздулась и ползла вверх, принимая очертания гигантского паука.

«Завтра будет грязь, – подумал Туркеев. – И чего это ему вздумалось государство прокаженных устраивать?» В дверь постучали. Так рано его беспокоили редко. Доктор Туркеев слегка удивился. Но это удивление удвоилось, когда он увидел в дверях Веру Максимовну.

– Что это вы так рано бродите? – добродушно спросил он. – Скучаете?.. Уехала подружка… Ну что ж, поедемте завтра со мной в город… Говорят, там – оперетта… Почему вы такая кислая?

– Доктор…

– Да что с вами, батенька?

– Доктор…

Вера Максимовна не торопясь сняла блузку, расстегнула лифчик и обнажила грудь.

– Доктор, что это такое? – простонала она.

Он приблизил свои очки к груди девушки и долго, пристально вглядывался в то место, на которое указывала она… Там, под грудью, он увидел то, что в такую рань привело к нему Веру Максимовну. Он потрогал рукой это место.

Потом отвел голову в сторону и, ничего не сказав, медленно опустился на стул.

Они молчали.

Вдруг он поднялся и закричал на нее:

– Я говорил вам. Я говорил, что надо быть осторожней! Нет, – своя воля, что хочу, то и делаю… Вот и достукались, достукались… молодежь… – Он сидел на стуле, опустив голову и забыв о субботе, о дочери, о жене, о золотом сентябрьском утре. Перед ним стояла девушка с изнуренным от бессонницы лицом…

Вера Максимовна заплакала. Тогда он подошел к ней, стал рядом и медленно дотронулся до ее волос. Она уткнула свое лицо в его грудь. Он гладил ее по голове.

– Ну, ничего, ничего. Не надо, батенька, отчаиваться. Чего ж отчаиваться? Живем-то мы в самый разгар науки… Надо быть сильнее ее! Не надо отчаиваться… Скоро ей – конец.

Вера Максимовна вздрагивала, прижавшись к его груди.

Доктор Туркеев, наклонившись над нею, продолжал гладить ее волосы. Лицо его было сумрачно. Он смотрел в окно, и по стеклу очков медленно катилась крупная капля.

1928–1929 гг.

Книга вторая

1. Необычный случай

За два года работы в лепрозории Веру Максимовну Ведину ни разу по-серьезному не беспокоил вопрос: не может ли и она когда-нибудь стать жертвой проказы?

Такая возможность представлялась ей смешной и нелепой, хотя она знала, что в литературе неоднократно описывались случаи заболеваемости здоровых людей, работающих среди прокаженных.

На острове Молокаи в течение тридцати лет заболело пятьдесят служителей и два миссионера – монахи Дамьен и Грегори. В американских лепрозориях не так давно зарегистрировано восемь случаев заражения проказой медицинского персонала. Случаи заболевания врачей, сиделок, санитаров, служителей отмечались в румынских, японских, кульенских и многих других лепрозориях, причем цифра таких заболеваний достигала иногда десяти процентов.