Прокаженный

Престарелая смотрительница зала, будучи, видимо, все-таки младше большинства экспонатов, вышла наконец из ступора и, нажав тревожную кнопку, принялась оказывать лекторше первую медицинскую помощь. А подтянувшиеся милицейские сержанты резво кинулись в погоню.

Однако, достигнув выхода, они увидели непонятное — их сослуживцы без всяких разговоров отдали похитителю честь, вытянулись и беспрепятственно позволили уйти. На вопрос коллег: «Какого хрена?» — коротко ответили: «А ни хрена». Оказалось, что у хулигана в пальто, помимо комитетской ксивы, имелось предписание, запрещавшее его задерживать и осматривать. Так что не милицейское это дело — пусть катится себе колбаской по Малой Спасской…

Тем временем зомбированный чекист не торопясь уселся в «Волгу» и, протянув добычу аспиранту, затих.

— Эх, капитан, никогда ты не будешь майором. — Титов ухмыльнулся, бережно упрятал шаманский жезл на груди и скомандовал водителю:

— Коля, давай.

Вновь подъехав к немецкому консульству, машина остановилась. Капитан, внезапно вздрогнув, крутанул головой и как ни в чем не бывало напористо спросил:

— Вы уверены, что все прошло нормально?

— Конечно. — Титов незаметно поправил за пазухой жезл. — Клиент, как и было приказано, все забыл начисто.

Капитан рассеянно посмотрел в его сторону, потом встрепенулся и всю дорогу до института просидел молча. Заехали в наружный периметр, и голос Рото-Абимо в голове аспиранта начал слабеть, зато майор Кантария констатировал громогласно:

— Молодец, старший дал отличный отзыв! — И, вторично за нынешний день похлопав Титова по плечу, довез его в лифте до «красного» этажа, лихо подмигнул и с миром отпустил. — Иди отдыхай.

«Спасибо вам, товарищ майор, спасибо. Я убью вас небольно, так и быть, потрошить не стану…» —Миновав массивную, сразу же захлопнувшуюся железную дверь, Титов очутился на замкнутом в кольцо уровне, где жили операторы. Порядки здесь были простые и запоминающиеся — свободное передвижение только в пределах установленной зоны, за первое нарушение — месячный карцер, за последующие — лоботомия. Если женщина-оператор беременела, ей делали аборт, а потом стерилизацию. Зато для законопослушных предусматривались всевозможные льготы, поощрения и перспектива освобождения, хотя в эту сказку никто и не верил. Каждый понимал — живым отсюда не выйти…

«Да, да, потрошить не стану, просто сломаю позвоночник…» — Аспирант быстро прошел вдоль красной бетонной стены, толкнул запиравшуюся только централизованно, на ночь, дверь и очутился в своей комнате. Это было стандартное пятиметровое помещение камерного типа — искусственный свет, железная койка, стеллаж с проверенным чтивом. Включив погромче льющуюся из репродуктора галиматью, аспирант взял с полки какую-то балладу о цементе и, усевшись за стол таким образом, чтобы в телекамеру попадала только его спина, вытащил из-за пазухи жезл саамского нойды.

Он сразу понял, что заклинание на его поверхности музейные деятели прочесть не смогли. Стоило только воспользоваться им, как пожелтевший стержень из бивня мамонта распался и на ладони аспиранта оказался огромный золотой клык.

Он почувствовал холодную тяжесть металла, и его переполнила рвущаяся наружу энергия. В ушах, невзирая на блокировку, знакомый голос загрохотал: «Сегодня, сегодня, сегодня».

Ему неудержимо захотелось вскочить на ноги и в исступлении закричать: «Да, повелитель, да, я сделаю это!» Однако, справившись с собой, он спрятал клык за пазуху и, дождавшись сигнала на полдник, направился в столовую.

Надо отдать должное, кормили здесь прилично, видимо, сказывалась специфика ведомства. Назвав свой номер, аспирант получил из «амбразуры» поднос с творожной запеканкой, парой бутербродов с копченой колбасой и чашкой хорошего чая.

Однако мысли его были далеки от еды.

— Не возражаете? — спросил он у знакомой блондиночки из отдела телекинеза, устроился рядом и посмотрел по сторонам. В столовой сразу повисла тишина — все замерли, будто превратились в восковые куклы. В руках аспиранта блеснул золотой клык, и, вонзив его в сердце белобрысой соседки, он принялся вычерчивать ее кровью на бетонном полу понятные только ему одному знаки.

Где-то далеко заревела сирена, послышался топот бегущих ног, и в дверь забарабанили сапогами и прикладами. Однако она не поддавалась, а Титов голосом звучным и протяжным принялся нараспев произносить непонятное на древнем забытом языке. С диким криком он вырвал сердце из лежавшего в кровавой луже тела, высоко поднял его над головой и, вытянувшись от напряжения в струну, что-то громко и повелительно произнес.

В ответ раздался громовой смех. Зарывшийся намного этажей под землю лабораторный корпус вздрогнул, и в пространстве тонких сфер начал стремительно расти чудовищный, бешено вращающийся смерч. Постепенно его сумасшедшая круговерть замедлилась, и он превратился в исполинский черный гриб, от которого потянулись похожие на щупальца отростки.