Прокаженный из приюта Святого Жиля

Он ступил с залитого светом крыльца в полумрак залы и повел Кадфаэля к шкафчику с лекарствами. Один ключ от шкафа хранился у Уолтера Рейнольда, управляющего аббатством, второй же был у брата Кадфаэля. Монах раскрыл суму и начал вытаскивать из нее принесенные снадобья.

— Ты что-нибудь знаешь о них? — спросил Марк, в котором любопытство взяло верх.

— О них? — пробормотал Кадфаэль. Он был всецело занят заполнением пустот на полках шкафа.

— О тех знатных людях, что едут сюда сочетаться браком. Мне известны только их имена. Да меня все это не так уж волнует, — произнес Марк с краской смущения на лице. — Но наши здешние подопечные, несмотря на язвы и увечья, прознали обо всем Бог знает как. Это событие греет их души, словно искра Божья. Похоже, любое яркое происшествие, отблески которого лишь падают и на них, куда действеннее моих стараний. И ведь это всего-навсего свадьба!

— Свадьба, — с серьезностью проговорил Кадфаэль, выкладывая из мешка склянки с мазями и пузырьки с настоями для примочек, приготовленными из альканны, анемона, мяты, норичника и овса с ячменем, — свадьба есть соединение двух жизней и, стало быть, дело отнюдь не презренное. — Он присовокупил к лекарствам еще и плоды горчицы: пасты и припарки из нее служили весьма эффективным средством борьбы с хроническими язвами. — Каждый мужчина и каждая женщина, прошедшие через это испытание, — продолжал он задумчиво, — безусловно должны переживать за людей, которым оно еще предстоит. Даже те, кого оно минуло, могут мысленно посочувствовать вступающим в брак.

Прежде чем переступить порог обители, Кадфаэль успел набраться житейского опыта. Он испробовал себя во всех видах житейского единоборства — за исключением брака. Впрочем, однажды он лишь чудом избежал брачных уз. Припомнив все это, Кадфаэль почувствовал некоторое замешательство.

— Имя этого барона весьма знаменито, но я о нем ничего не знаю. Говорят, он в большой милости у короля. И, по-моему, я знал когда-то одного родственника невесты. Но из той же она ветви этого рода или нет — мне неизвестно.

— Я надеюсь, она красива, — вымолвил Марк.

— Приору Роберту было бы очень интересно услышать подобное из твоих уст, — сухо произнес Кадфаэль и закрыл дверцу шкафа.

— Красота так целительна, — серьезно и без смущения отозвался брат Марк. — Если девушка молода и прелестна, если, проезжая мимо, она улыбнется несчастным и наклонит голову, если она не съежится от страха, увидев их, она сделает для наших подопечных больше, чем все мои осмотры и компрессы. Только здесь я начал понимать: благодать — это то, что можно вырвать у быстротечного дня и отложить про запас, дабы было над чем подумать потом. — И добавил, словно протестуя: — Конечно, это не обязательно должна быть чья-то чужая свадьба. Но можем ли мы упускать даже такой случай, коли он нам предложен?

Кадфаэль обхватил Марка рукой за плечи. Они все еще оставались худыми, как у бездомного бродяги. Увлекая друга из полумрака на улицу, туда, где все ярче сиял день и все громче слышался возбужденный гул, травник сказал:

— Будем молиться и надеяться: да принесет нынешнее событие благодать хотя бы той паре, что попалась на эту удочку. Судя по звукам, кто-то из них двоих сейчас как раз подъезжает сюда. Пойдем посмотрим!

Благородный жених и его свита приближались к приюту. На дороге мелькали яркие краски, призывно звучали рожки, бубенцы на лошадиных сбруях звенели не переставая. Замыкавшие кортеж слуги следовали пешком, ведя под уздцы вьючных пони, а также две пары рослых шотландских борзых на поводках. Жалкая кучка отверженных радостно подалась вперед, продвинувшись на столько шагов, на сколько хватило смелости. Прокаженные стремились разглядеть получше и тонкие ткани, и роскошные краски, вовек недоступные им самим. И когда процессия поравнялась с плетнем, послышалось приглушенное, восхищенно-благоговейное воркование этих обиженных судьбою людей.

Впереди всех на высокой черной лошади, сбруя которой, так же как и снаряжение седока, сверкала багрянцем и золотом, ехал тучный, ширококостный, дородный человек. В седле он держался уверенно, но без изящества. Вся остальная процессия следовала за ним на таком расстоянии, чтобы безусловное превосходство первого всадника не оставляло сомнений. Свиту возглавляли ехавшие в ряд три молодых дворянина. Они не спускали с господина пристальных, настороженных глаз, словно он в любую минуту мог обернуться и подвергнуть юношей какому-нибудь рискованному испытанию. То же напряжение, близкое к страху, ощущалось и в следующих за ними слугах. Оно словно передавалось через лакеев, пажей, грумов и сокольничих замыкавшим процессию мальчикам, которых влекли за собой гончие. Только животные — равно лошади, собаки и птицы на плечах у сокольничих — сохраняли спокойствие и уверенность в себе и не робели перед повелителем.