Прокаженный из приюта Святого Жиля

Брат Кадфаэль стоял в воротах приюта рядом с Марком и все пристальнее вглядывался в процессию. Любой из трех молодых дворян вполне сошел бы за жениха, но было куда как ясно, что ни один из них не зовется Юон де Домвиль. Кадфаэлю как-то в голову не приходило, что барон может быть уже вовсе не первой молодости и что он отнюдь не юный влюбленный, вступающий в брак в подходящие для такого начинания годы. Между тем в короткой, но пышной бороде ехавшего впереди человека седина уже преобладала над смолью. На голове его сохранилась только курчавая бахрома седоватых волос. Тело выглядело все еще крепким, мускулистым и мощным, но всаднику давно перевалило за пятьдесят, а скорее всего и шестой десяток подходил уж к концу. У Кадфаэля мелькнула мысль, что этот человек сжил со свету по меньшей мере одну жену. Невесте же, по слухам, только-только исполнилось восемнадцать, и ее выхватили прямо из рук няни. Что ж, такое случается.

Теперь, когда всадник приблизился, Кадфаэль не мог оторвать глаз от его лица. Широкий и плоский лоб из-за лысины казался высоким. Редкие ресницы почти не затеняли неглубоко посаженных глаз. Эти маленькие проницательные глаза светились злорадством. Аккуратно подстриженная бородка оставляла открытыми тонкие, безжалостно сомкнутые губы. Грубое, тяжеловесное, мускулистое, словно предплечье борца, лицо, какое-то недовылепленное, незаконченное — такое лицо, казалось, уж никак не могло свидетельствовать об остром уме, способном придать еще больше внушительности этому человеку. И, тем не менее, он явно обладал подобным умом. Таким был Юон де Домвиль.

Вельможа подъехал уже достаточно близко. Он наконец рассмотрел, что за создания нервно всматриваются и возбужденно тычут в него пальцами, примостившись возле небольшой церкви у ограды, и это ему пришлось не по вкусу. Черные, точно мелкие сливы, глазки стали темно-красными, словно тлеющие угольки. Спустившись с противоположной, более широкой обочины, он специально направил лошадь через дорогу и вторгся в густую траву. Вельможа желал одного — загнать жалкое быдло назад, в отведенную для него конуру, с помощью лошадиной плетки. Вряд ли барон хоть раз пользовался ею по назначению: скакунов чистых кровей он ценил и оберегал. Но плеть вполне могла сослужить всаднику службу, очистив его путь от больных. Крепко сжаты рот раскрылся, и послышался непререкаемый приказ:

— Прочь с дороги, мразь! Уберите эту заразу с глаз моих!

Прокаженные робко сжались и в спешке отступили назад. Им удалось убраться если не с глаз наездника, то хотя бы стать для него недосягаемыми. Всем, кроме одного. Этот, на полголовы выше прочих, остался на месте: то ли он не мог двигаться быстро, то ли вознамерился добиться от всадника понимания, то ли просто выказывал молчаливое неповиновение. Худой, закутанный в плащ человек продолжал стоять прямо, глаза прокаженного пристально следили за бароном сквозь щель в покрывале. Когда больной все же сделал шаг назад, так и не повернув головы, то сильно припал на одну ногу и не сумел уклониться от взвившейся плети. Удар пришелся ему на плечи и грудь. Изувеченная нога несчастного подвернулась, и он тяжело рухнул в траву.

Кадфаэль рванулся вперед, но Марк успел подскочить раньше. Он упал на колени, с криком негодования простер руку над худощавой фигурой и заслонил свои телом упавшего, уберегая его от следующего удара. Однако Домвиль уже миновал их. Барон всем своим видом выражал презрительный отказ обращать долее внимание на отверженных мира сего. Он не ускорил и не замедлил шага лошади, не бросил в сторону ни единого взгляда. Его поезд молча проследовал за ним, держась, правда, ближе к дороге. Кое-кто из участников шествия отворачивался. Трое молодых дворян проехали мимо в тревоге и беспокойстве. Ехавший посредине крупный светловолосый юноша обернулся, глядя на двух простертых на земле людей. Его васильково-голубые глаза смятенно вспыхнули. Некоторое время он ехал опустив голову, но потом двое товарищей, подтолкнув его локтями, вывели растерянного молодого человека из забытья.

Весь кортеж проехал мимо, пока Марк помогал изможденному старику подняться на ноги. Слуги немо проследовали за господами: долг службы, точно панцирь доспехов, ограждал их от перипетий окружающего мира. Некоторые всадники, по облику люди знатные — гости и дальние родственники, — не спеша миновали место происшествия с такими добродушными лицами, словно ничего и не произошло. Среди них привлекал внимание застенчивый с виду священнослужитель. Он с рассеянной улыбкой перебирал четки и вообще не обратил внимания на случившееся. По слухам, свадебный обряд должен был совершать Эудо де Домвиль, каноник Солсбери. Каноник был в чести у церковных властей и у папского посла, ждал повышения в сане и, по-видимому, не собирался жертвовать всей этой благодатью. Так что он проехал стороной в числе знатных гостей. Затем толпу миновали грумы, пажи и гончие, ведомые мальчиками. Все колокольчики на уздечках и соколиных путах прозвонили, и процессия двинулась дальше по Форгейту.