Прохладное небо осени

Людям, например, кажется, что, когда они из одной точки смотрят на один и тот же предмет, они видят одно и то же. Но Инесса точно знала, что это не так. Каждый видит что-то свое. Один видит только то, что перед его глазами, потому что, скажем, он не знает еще, что дальше – справа, слева, за углом; другой видит несколько шире – чуть правее, левее, за ближайшим углом. А третий – видит целую жизнь, и много людей, и много событий, и они объединяются в его внутреннем зрении в целую симфоническую картину, где все звучит разом – времена года, и глаза матери, и парты в классе, и начерченные мелом «классики» на только что под первым апрельским солнцем высохшем асфальте, и заманчиво сверкающий драгоценным камнем под этим солнцем осколочек стекла, который толкает ногой, обутой в парусиновую туфельку, Таня Васильева, полностью захваченная заботой, чтобы стеклышко попало в меловой квадрат, и веснушки на Танином носике тоже озабоченно скучились к переносице...

Инесса вышла из автобуса на Исаакиевский, она увидела собор (и булыжник вместо нынешнего асфальта, и пустоту площади в ее теперешней людности, и свой восьмой-второй класс, собравшийся почти в полном составе покататься на трех имевшихся на всех велосипедах и погоняться в пятнашки между монолитных колонн Исаакия, чьи-то лица, чьи-то движения), и свою школу напротив собора – «стоят два льва сторожевые», – еще Пушкин писал про это здание, где Инесса и Лилька спустя сто лет решали алгебраические уравнения и несколько раз пытались выучить наизусть «Евгения Онегина», – и «Асторию», в которой, когда они учились в младших классах, был жилой дом, а внизу кинотеатр, куда они бегали смотреть «Красных дьяволят» и еще разные волнующие революционные фильмы; а «классики» на улице Гоголя Инесса увидела, еще не свернув с площади, ей не надо было сворачивать, чтобы увидеть за углом себя и Таню в солнечный весенний день, когда уже невозможной тяжестью давит на плечи зимняя шуба и они скачут в пальто нараспашку по широкому тротуару около Таниного дома. В этом доме когда-то квартировал Гоголь Н. В., о чем сообщает мемориальная доска на фасаде, в этом доме в коммунальной квартире жила нисколько не обремененная столь удивительным совпадением Танечка Васильева – под окнами прыгала в «классики» или через веревочку и безмятежно топала по тем же ступенькам, что и Николай Васильевич... И, еще не дойдя до улицы Дзержинского, Инесса видела «свой» дом и мамино смуглое озабоченное лицо в окне столовой, которое высматривает Инессу из школы (Инесса, как всегда, с опозданием вспоминала, что у нее есть дом).

Прежде чем зайти в Лилькино парадное, Инесса все-таки подошла к нему. Улица в этом месте оказалась уже, чем оставалась в памяти; по ней пустили троллейбусы, и она утратила свою величаво-тихую аристократичность – этот квартал от Адмиралтейского проспекта до улицы Гоголя. Но окна были те же нарядно-зеркальные, пустые, как бывают пустыми окна только в просторных жилищах, где нет нужды ставить на подоконники кастрюли с супом и загромождать их книгами. Из-за темных штор в их бывшей столовой пробивался мягкий желтоватый свет; в спальне было темно и еще не зашторено: за тонкими нейлоновыми занавесями виднелся лишь прямоугольничек незакрытой в освещенную переднюю двери. А окна Инессиной комнаты отсюда не было видно, оно выходило во двор, и даже можно было подумать, что сейчас там точно так же, как было: серо-лиловые обои, диван, покрытый ковром тех же тонов, письменный столик и этажерка с книгами, а за столом белобрысая и голенастая Инесса. Ну, дай им Бог, пожелала в душе Инесса незнакомым людям, которым больше повезло, чем ее родителям. А впрочем, что она знает об их везении?..

В Лилькином подъезде пахнуло сыростью, запахом столетий. Четвертый этаж показался под небесами, а ведь когда-то взбиралась на него одним духом. На массивной двустворчатой двери больше десятка звонков, над ними, под ними, рядом с ними – фамилии жильцов. Вот и Лилька: «Давидович Е. Н.», а ниже «Белов К. В.» – Белов Константин Васильевич, он же Костя, Лилькин муж. Дети на картонке обозначены не были – Оля и Леонид. Если еще всех детей перечислять, то и двух косяков, наверно, не хватит.

На звонок долго никто не шел. Неудивительно: надо еще пройти коридор со всеми его закоулками. А если звонок застал Лильку на кухне, то и подавно следует набраться терпения.

Но вот – шаги. Быстрые и тяжелые. Лилька и в детстве тяжело ступала своими полными коротковатыми ногами – тяжело и всегда стремительно.