Прохладное небо осени

– Как вы жестоко судите, – несколько сбитая с толку, заметила Инесса. – Безусловно, сильным быть хорошо и выгодно, но не все же рождаются сильными? Как и красивыми?

– Не все. И никто не мешает нам любоваться красотой и испытывать антипатию к уродству, хотя чем оно перед нами виновато? Вот на вас мне приятно смотреть, – Инесса смутилась под его взглядом, – а на всех других дам из нашего отдела – нисколечко. – Он откровенно попытался по выражению ее лица угадать, какое произвел впечатление.

Она совладала с собой:

– Недозволенный прием, Юрий Евгеньевич. Не говоря о том, что в отделе у нас много молодых и привлекательных женщин. А в отвращении к уродству – тоже жестокость.

– Не спорю, но так уж устроен мир, что он ласков и добр к сильным и красивым и жесток к старости, слабости, уродству. Нам с вами мир не переделать. Некрасивые неудачники симпатичны только в книжках и на экранах телевизоров. В жизни – наоборот, вы не согласны со мной? Люди льют слезы над книгами и в кинозалах, а чужая боль, неудача, которая рядом, за стенкой или выше этажом, не заставит же нас плакать, не так ли? – Он смотрел на нее победительно.

– Да, пожалуй, – вздохнула Инесса. – Это оттого, что в жизни и удача и неудача кажутся – хотим мы того или не хотим – непременно заслуженными, как же иначе? Преуспевает – значит, прав. Нет – кто же, кроме самого, виноват? Но мы-то с вами, лично я, лично вы, – так хорошо понимая это, могли бы быть добрей?

– И что бы изменилось?

– На одну или две обиды вашему Юрке Горохову досталось бы меньше.

– Не знаете вы Юрку. Он сам кого хочешь обидит. И мы же не умеем считать не доставшихся нам обид, – улыбаясь напомнил он. – Счет можно вести лишь тому, что существует?

– Вот что я вам скажу, Инесса Михайловна. – Старый Токарев отлепил от губ цыплячье крылышко, утер бумажной салфеткой подбородок. – Судьба человека в его руках.

– Всегда? – усомнилась Инесса. Любопытно. Вчера у Лильки похожий возник разговор. Спор, так и не завершившийся.

– Если исключить стихию, болезни, войну.

– А объективные обстоятельства, которые вне человека?

– Что-то вы больно серьезный разговор затеяли, – недовольно вмешалась Антонина Павловна.

– Ты, мамуля, права. Как всегда. Чайку бы неплохо, а?

Счастье, наверно, для матери иметь такого сына?.. Токарев-сын Инессе определенно нравился.

Было уже начало двенадцатого, когда он вышел проводить Инессу до троллейбуса, но в последний момент впрыгнул на ступеньку следом за ней:

– Не могу вас одну отпустить. Доставлю до гостиницы.

– Ну, совсем не стоило, – неискренне заверила Инесса, ей хотелось, чтобы он проводил ее. Хотелось продлить этот вечер с ним, получившийся неожиданным. В какой-то момент – никто из них, видимо, не словил этого мгновения, но оно было – как бы в другое русло повернули их отношения. Инесса в этот момент перестала быть командированным ведущим инженером, а он – ее начальником, но случилось это уже к исходу вечера, еще только что-то стало неясно определяться, и невозможно было так все прервать – ей сесть в троллейбус, ему вернуться домой. Наверно, они одинаково это чувствовали.

– Я давно хотел спросить у вас, – сказал Токарев, когда они вышли из троллейбуса на углу Невского и Литейного и направились не спеша к «Октябрьской», – откуда у вас такое необычное имя?

– Родители нарекли.

– Нет, серьезно?

– А разве я – несерьезно?

«Ужасная ты кокетка», – сказала бы в этом месте Лилька.

– Когда я пришел в институт, сразу обратил внимание на ваше имя. И на то, что у блондинки такие черные глаза.

– Ладно, – смилостивилась Инесса. – Приоткрою и я некоторые свои тайны. Мать моя была темной шатенкой с черными глазами. А отец – светлый и голубоглазый. Вот получился гибрид. А назвали меня в честь Инессы Арманд. Мой отец то ли дружил с ней, то ли был знаком – в точности не скажу, но его восхищение этой женщиной и память о ней дали мне имя. – Тут ей вспомнилось смешное: – В школе у нас одна учительница была, мы ее Шваброй звали – тощая, злая, так она меня однажды в уборную затащила, велела ресницы мыть, думала – крашу...

Они подошли к гостинице. Инесса протянула руку:

– До свиданья. Спасибо за вечер.

Он взял ее руку и неожиданно, смущаясь и оттого неловко, поцеловал.

Уже оказавшись за стеклянной дверью, в вестибюле, Инесса оглянулась. Он все еще стоял и глядел ей вслед. Она дружески помахала ему и, не оборачиваясь больше, направилась к лифту.

У себя в номере, не зажигая света, она подошла к окну. Окно выходило на Лиговку, был виден угол Невского.

Токарева, разумеется, и след простыл. Или ты хотела, чтоб он стоял на углу, пронизываемый ветром, и угадывал, где твое окно?..

Инесса надела халат и села на край кровати. Слушай, старуха, сказала она себе. Тебе уже пятый десяток, кому ты нужна? Мало молодых женщин на свете? Тебе не семнадцать лет, чтобы придавать значение разным выразительным взглядам и целованию ручек. Глупо и пошло в твои годы даже внимание на такое обращать.