Читаем Проходчики. Всем смертям назло... полностью

Парень с рассеченной щекой пытался что-то сказать своему соседу, но звук голоса покрывали вскрики шахтеров, треск отбойных молотков, злое фырканье компрессоров, вой вентиляторов. Горноспасатель — им оказался парень со шрамом — отложил молоток, метнулся к аппарату, жадно припал к загубнику с кислородом. Его молоток тут же подобрал сосед, налег всем телом, ощерив зубы.

От левой стороны валуна под напором ломов и молотков откололи увесистый кусок породы. Его с остервенелым удовлетворением выпихивали из забоя, упираясь руками, ногами, взмокшими спинами. Полутонная громадина нехотя ворочалась, оставляя в почве глубокие вмятины. Горноспасатель отложил загубник, махнул шахтерам рукой: «Хватит, оставьте породу там, где есть».

Люди отпрянули от валуна, вновь набросились на забой.

Не выдержал Гаврила Кошкарев. Бросил лом, трусцой побежал к кислородному аппарату. Из-под каски, с висков, широкими полосами сбегал пот, капал с кончика носа и подбородка, Гаврила не вытирался, пот тек на робу, оставляя на ней грязные, распухшие от пыли бороздки.

Глотнув живительный воздух, Кошкарев с новой силой налег на забой. Плечом к плечу стоял Гриша Ефимов, орудовал отбойным молотком. Замысел Гаврилы был прост: срубить наискосок самый низ валуна, а там должен обнаружиться клеваж, по которому легче скалывать породу. Григорий понял это без слов, отчаянно помогал.

Теперь и с правой стороны удалось отколоть внушительный кусок породы, его подваживали ломами, катили прочь от завала.

Работающий в паре с горноспасателем шахтер подтянул к молотку запас шланга, решительно полез вверх, в самый кумпол обвала. Как заправский скалолаз примостился на выступе, секанул верхушку валуна. Брызнули куски породы, дробью ударили по каскам работающих внизу товарищей. Поняв всю опасность своей затеи, забойщик спрыгнул вниз, короткими очередями принялся обхаживать нижнюю кромку.

Если в голове Вадима теснились какие-то надежды и сомнения, то сейчас они ушли, все его существо полностью захватил этот фантастический ритм работы, этот озлобленный до жестокости к самим себе бой с камнем.

Митин натянул рукавицы, как-то по-звериному гикнул, подскочил к Ефимову, отнял отбойный молоток.

— На-гора, иди отдыхать — смена!.. — он вытолкал его из забоя; ни секунды не мешкая, ткнул молотком раз, другой, входя в азарт и давая волю своей силе.

Гайворонский шагнул к Кошкареву, потянул из его рук лом. Тот, не сопротивляясь, выпустил, грязной рукавицей отер лицо.

— Клеваж…

Вадим понятливо закивал головой.

— Стук слышали?

— Показалось…

— Не ошиблись?

— Показалось. — Сгорбившись, Гаврила пошел от забоя.

Как ни странно, но у Вадима это сообщение уже не вызвало в душе никакой реакции. Ярко освещенный перекрестьем лучей завал хоть и выглядел зловеще, страха не вызывал. Наоборот, вид крошащейся породы, отчаянная какофония рубящих, скалывающих инструментов в руках осатаневших в своем упорстве шахтеров вселяли уверенность в то, что это ненавистное чудище, эта неприступная скала будет растерта в порошок, сметена с дороги и там, за ее холодной спиной, они встретят живыми и невредимыми своих друзей.

А если нет такой надежды, тогда зачем все это?

Нагревшийся лом припекал Вадиму руки, он перехватил его повыше, но металл и там был горячим. Скосив глаза, парень увидел, что Митин отстегивает флягу, которую забыл снять перед работой, и тонкой струйкой воды поливает рукавицы, фонтанчиком брызгает на раскаленную пику. Вытянув, заменил ее новой.

Чихнул компрессор и, будто взорвавшись, умолк. Обвисли шланги, затих треск отбойных молотков.

— Перегрелся. Живо другой!

В наступившей тишине осипший, голос Плотникова прозвучал будто с того света, из какого-то иного, непонятного мира. В уши Вадима ворвался грохот обвала, и та машина, то пятно блеснули в глаза, и не понять, где и когда это было. Будто бы здесь, но только в кромешной тьме, а может, и вовсе приснилось. Если тут, то неужели от Витьки его отделяют всего несколько метров? Тогда почему он молчит?

— Емельяныч, пики как спички летят! — выкрикнул Чернышев.

— Потерпите минутку, сейчас доставят со спецзакалкой.

Заработал сменный компрессор. Живыми змеями зашевелились шланги, дружным залпом лупанули отбойные молотки. Ночные химеры ушли от Вадима, его вновь захватил ритм работы, жгло нетерпение: скорее, скорее!

Никогда в жизни, ни к кому и ни к чему шахтер не испытывал такой ярой ненависти, как к этой породной громаде. Он готов был вцепиться в нее ногтями, грызть зубами, по-звериному выть и визжать, если бы это хоть на секунду, хоть на миллиметр приблизило к цели.

Однако озлобленность не тормозила Вадимовых мыслей. Наоборот, мозг заработал четко и ясно. Ураганом проносились догадки, складывались планы скорейшего вызволения Тропинина и Михеичева из завала.

«Нет, дело не в клеваже. Низ у этой чушки подрубить нужно, и как можно глубже…»

Осененный, он остановился, дернул Митина за плечо:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное