Проходящий сквозь стены

Мадам Субирон побагровела и вспыхнула аж до самого своего скромного декольте; она задохнулась от возмущения, и только это удержало ее от негодующих слов. Мартен, увлеченный своим сюжетом, забыл, кто его гостья, и говорил словно с собратом по перу.

— Признаюсь ли? — произнес он с застенчивой улыбкой. — Несмотря на всю мою решимость оставаться строго объективным, вспышка такого жгучего желания, угрожающая смести все преграды, все плотины, даже пробудила во мне какой-то смутный отзыв, какие-то неясные поползновения, чувство причастности. Порой мне самому кружит голову эта накаленная атмосфера; до того доходит, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не ускорить события, не приблизить миг слияния влюбленных. Вы скажете: вот опасность, подстерегающая художника слова. Безусловно — но ведь художник тоже не деревянный.

Мадам Субирон вскочила и пошла прямо на него, сжимая в руках зонтик. Лицо ее исказила такая угроза, что он попятился аж до самого стола.

— Не деревянный! — возопила супруга. — Ну и не будьте, не будьте деревянным, на здоровье, сударь! Но я запрещаю вам вовлекать в разврат месье Субирона! Запрещаю! Если вы желаете приблизить миг слияния, как вы говорите, то пускай это будет законное слияние супругов, всегда живших в мире и согласии! Вот вам и материал для честного романа, который получше будет, чем всякое паскудство! У меня, сударь, тоже, знаете, есть и чувства, и все, что из этого следует… Месье Субирону жаловаться никогда не приходилось! Так зачем вы, спрашивается, вмешиваетесь с вашими историями?

С этими словами она протянула руку к страницам рукописи, рассыпанным по столу, и, даром что автор защищал подступы к роману, попыталась порвать и разметать их острием своего зонтика, тыча им во все стороны как шпагой. Наконец, в изнеможении от этой вспышки гнева и страшась ярости Мартена, она вновь упала в кресло и разразилась рыданиями.

Мартена тронуло ее горе, в нем пробудилась совесть. Напрасно он уверял себя, что тяжкое испытание, выпавшее на долю мадам Субирон, — не катастрофа, ведь из семьи муж не уйдет, а это главное; все равно ему было стыдно, и он не мог отделаться от мысли, что, погибни начальник отдела в нужный момент от воспаления легких, его вдова получила бы от государства пенсию и жила бы спокойно, лелея воспоминания о своем безупречном муже. Но теперь ему уже поздно было умирать. Мадам Субирон утерла слезы и подняла на него умоляющий взгляд.

— Мэтр, — она явно хотела ему польстить, — вы видите, как мы несчастны. Умоляю, сжальтесь! Подумайте, в какую бездну позора толкает почтенную семью подобная страсть. У мужа есть награды, начальство его ценит. И о бедной маме подумайте: она всегда вела безупречную жизнь. Мэтр, я знаю, вы, как все писатели, антиклерикал, но раз уж вы более чем кто бы то ни было оказались во все посвящены, то послушайте меня: у нас в семье всегда глубоко чтили религиозные заповеди…

Мартен слушал понурив голову, ему явно было не по себе.

— Мэтр, с вашим огромным талантом вы и без этих мерзостей можете написать прекрасную книжку…

— Так-то оно так, — отвечал Мартен, — но от меня в этом деле не все зависит, хоть вам и не верится. Честный романист — как Господь Бог, у него не так уж много власти. Его персонажи свободны, он может только страдать от их горестей и сожалеть о том, что их молитвы останутся безответны. Он властен только над жизнью и смертью, да еще иногда в области случайных событий судьба оставляет ему некоторые возможности, тогда он может подбросить героям какое-нибудь небольшое утешение. Но нам, как Господу Богу, не дано отступать от сюжета. Ход событий определен с самого начала, и, если стрела вылетела, назад ее уже не вернешь…

— Не станете же вы утверждать, что ваше перо само пишет?

— Нет, но я не могу делать с ним все, что захочу… Когда ваш муж готовит отчет для министра, он тоже не может написать там все, что ему вздумается… Поверьте, я повинуюсь едва ли не столь же суровой необходимости…

Мадам Субирон не верила, что его всемогущество настолько ограниченно. Он же может, говорила она, просто взять ручку и писать под ее диктовку. Романист уныло пожал плечами, и тогда она добавила:

— Так вы ничем не хотите мне помочь?

— Да нет же, — возразил Мартен, — мне очень хочется сделать для вас все, что в моих силах.

— В таком случае…

— В таком случае, что вы хотите, чтобы я вам устроил? Путешествие за границу вместе с сыном? На расстоянии его измена будет меньше вас терзать, если он…

— Уехать и предоставить ему полную свободу действий, так по-вашему? Да это все равно что сделаться его сообщницей!

Некоторое время Мартен смотрел на мадам Субирон, словно оценивая возможности, предоставленные ему судьбой для помощи этой примерной жене.

— А любовника? — предложил он без особой убежденности в голосе. — Хотите любовника?

Мадам Субирон поднялась с кресла и, смерив его взглядом, распрощалась надменным кивком.