Проходящий сквозь стены

Узнав во второй половине дня, что представлен к ордену «Академических пальм», Жакотен решил сообщить об этом семье в конце ужина. Выпив стакан вина и закусив последним кусочком сыра, он уже было открыл рот, но обстановка показалась ему неподходящей для объявления хороших новостей. Он медленно оглядел сидящих за столом, и его взгляд остановился на тщедушной супруге, чей запуганный вид и грустное лицо отнюдь не делали ему чести в глазах коллег. Затем он посмотрел на тетушку Жюли, которая переехала в его дом, сославшись на преклонный возраст и несколько смертельных болезней, и за семь лет обошлась родственникам в кругленькую сумму, которой не компенсировать никаким наследством. Потом настал черед дочерей, семнадцати и шестнадцати лет, за пятьсот франков в месяц работающих в магазине, но шикарно одетых, при часах и в платьях с золотыми брошками на груди; буржуазии, они держались как принцессы, а родные еще гадали, куда деньги пропадают, и удивлялись. У месье Жакотена вдруг возникло невыносимое чувство, что его обкрадывают, пьют его кровь, а он, добряк мягкотелый, это позволяет. Вино сильно ударило ему в голову, и его широкое красное лицо вспыхнуло.

Вот в таком расположении духа и пребывал хозяин дома, когда его взгляд упал на сына Люсьена, тринадцатилетнего мальчика, который с начала ужина пытался остаться незамеченным. Бледность его лица показалась отцу подозрительной. Ребенок не поднимал глаз, но чувствовал, что за ним наблюдают, и обеими руками теребил складку своей черной школьной блузы.

— Ты что, хочешь ее порвать? — бросил отец тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Специально стараешься?

Люсьен отпустил край блузы и положил руки на стол. Он уткнулся носом в тарелку, не решаясь глянуть на сестер в поисках сочувствия, и покорно ждал неминуемой беды.

— Я вообще-то с тобой разговариваю. Мог бы ответить. Но мне кажется, что у тебя совесть нечиста.

Люсьен возразил испуганным взглядом. Он не надеялся развеять подозрения отца и знал, что тот будет разочарован, если не заметит страха в глазах сына.

— Нет, у тебя точно совесть нечиста… Расскажи-ка, что ты делал днем?

— Я был с Пишоном. Он сказал, что зайдет за мной в два часа. Мы вышли из дому и встретили Шапюзо, тот бегал с поручениями. Сначала мы отправились к врачу, потому что у Шапюзо заболел дядя. У него с позавчерашнего дня печень болит…

Однако отец понял, что ему заговаривают зубы, и перебил:

— Не приплетай чужую печень. Ты бы о моем здоровье так беспокоился! Скажи, где ты был утром?

— Мы с Фурмоном ходили смотреть на дом, который недавно сгорел на улице Пуанкаре.

— Что это значит? Ты что — гулял целый день? С утра до вечера? Раз ты весь четверг развлекался, меня интересует домашнее задание. Сделал?

Последние слова отец произнес таким ласковым голосом, что все затаили дыхание.

— Задание? — прошептал Люсьен.

— Да, задание.

— Я занимался вчера вечером после школы.

— Я не спрашиваю у тебя, занимался ли ты вчера вечером. Я спрашиваю, сделал ли ты задание на завтра?

Все чувствовали, что назревает драма, и хотели ее предотвратить, но, к несчастью, опыт показывал, что в таких случаях любое вмешательство только ухудшало дело и обращало в ярость раздражение жестокосердного главы семейства. Из тактических соображений обе сестры Люсьена притворялись, что почти не следят за происходящим, а мать, не желая присутствовать при скандале, суетилась у стенного шкафа. Сам месье Жакотен, еле обуздывая гнев, размышлял, стоит ли сообщать домашним новость об «Академических пальмах». Однако тетушка Жюли, движимая благородными чувствами, не сдержалась:

— Бедный ребенок! Вечно вы к нему цепляетесь. Он же говорит, что вчера вечером занимался. Так пускай хоть немного отдохнет.

Возмущенный месье Жакотен высокомерно ответил:

— Будьте добры, не вмешивайтесь. Я отец и выполняю свои отцовские обязанности, а потому буду воспитывать ребенка так, как считаю нужным. Когда заведете своих детей, можете потакать каждому их капризу, дело ваше.

Тетушка Жюли, который стукнуло семьдесят три года, сочла разговор о своем будущем потомстве издевкой. Задетая за живое, она покинула кухню. Люсьен проводил тетушку тревожным взглядом и увидел, как в полутьме столовой, сверкающей чистотой, она ищет выключатель. Когда дверь за ней закрылась, месье Жакотен призвал в свидетели всю семью — мол, он не сказал ничего такого, что оправдало бы подобную выходку, а выставлять его грубияном редкое коварство. Ни дочери, принявшиеся убирать со стола, ни жена не смогли заставить себя поддакнуть, хотя это, наверно, разрядило бы обстановку. Молчание показалось Жакотену страшным унижением. В ярости он вновь набросился на Люсьена:

— Эй ты, я все еще жду ответа. Ты сделал уроки или нет?

Люсьен понял, что ничего не выиграет, если будет тянуть кота за хвост, и бросился головой в омут.

— Я не сделал задание по французскому.

В глазах отца блеснула благодарность. Ему было приятно поймать сына с поличным.

— И почему же ты его не сделал?

Люсьен пожал плечами, мол, не знаю, сам удивляюсь, словно ему задали совершенно несуразный вопрос.