Проходящий сквозь стены

— …Прежде всего, — перечислял пункты своего дерзкого плана бес, — намекнуть. Затем обоснованно показать. И наконец, последнее — убедить объект разработки, то есть доминанта, что Жухрай опасен в первую очередь для самих кракенов. Стоит толстяку вообразить, что партнеры становятся самостоятельными — а они когда-нибудь непременно захотят стать самостоятельными! — и он безжалостно уничтожит их до последнего. Не в правилах таких негодяев и убийц делиться жирным куском с соперниками. Они скорей зарежут дойную корову, чем позволят подергать за щедрые сосцы кому-либо постороннему. Так?

— Так-то оно так, но в твоих рассуждениях, дорогой Макиавелли, имеется как минимум один изъян, — задумчиво сказал я. — И два сомнительных допущения. Изъян. Ты почему-то поставил знак равенства между психологией кракена и человека. Дескать, он хоть и чужак, но ничто человеческое ему не чуждо. Однако он может повести себя совсем не так, как мы ожидаем. — Бес собрался возразить, но я остановил его жестом. — Погоди. Теперь допущения. Первое, или (я вспомнил Сулеймана) алеф. Ты предположил, что мы обязательно встретимся с кракенами-доминантами. Второе, или бет. Что они, заслушав выдумку о зловещих планах толстяка, немедленно примут нашу сторону. Прости, но то и другое под большущим вопросом.

— Но шанс-то существует! — воскликнул Жерарчик. — Глупо было бы не попытать счастья. А психология… Да я ж плясал вовсе не от этой печки, Пашенька. От инстинктов. Когда мы заразим объект разработки паранойей… Когда его постоянно станет точить мысль, что под угрозой его собственная жизнь и жизнь его рабочих муравьев… Он поневоле забеспокоится. И каждое действие Жухрая начнет расценивать с точки зрения опасности для себя и выводка. Что там у него на первом месте, не знаю. Жухрай груб, жесток. Полагаю, отыщется на нем и кровушка, о которой известно кракенам. Рано или поздно толстяку будет подписан приговор.

— Лучше бы пораньше, — невесело усмехнулся я.

— Да уж, — в тон мне отозвался бес — Нуте-с, перейдем к насторожившим тебя допущениям. — Он сделал паузу, со свистом, сквозь зубы набрал воздуха и вдруг отрывисто, сердито залаял: — Паша, ты бесишь меня своим нытьем! Встретимся — не встретимся! Поверят — не поверят! То be or not to be… Поглядите, прынц какой выискался! Гадский. Ты что, на ромашке про подружку гадаешь, даст или обломает? Если не встретимся, значит, планида такая. Зато если уж доведется свидеться… Тут, чувачок, клювом не щелкай и хлеблищем не торгуй. Ты у нас известный специалист очаровывать да в доверие втираться, тебе и карты в руки. Авось червовый марьяжик придет. Авось не «голый». В крайнем случае, блефуй, мухлюй и передергивай напропалую. И помни, — возгласил он ободряюще, — я рядом! El hueblo unido, Namas sera vencido[24]! Так что ты уж расстарайся, напарник. — Он фыркнул, облизнулся и сварливо гавкнул: — А теперь давай-ка, покинь сортир. Я сегодня с самого утра на опилочки не ходил. Того и гляди лопну. Уходя, я спохватился:

— Погоди, зверь, а твои громилы-кракены… С прокушенным пальцем и другой… По-каковски же они, интересно, между собой говорили, что ты их понимал?

— По-русски, ясен пень, — с ядом протявкал Жерар, опасно балансируя на краю унитаза. — А ты думал? На суахили?.. На языке Гомера и Аристо…

Я так никогда и не узнал, кого хотел приплести эрудированный бес, Аристотеля или, может, Аристофана. Потому что до него наконец дошло. Он споткнулся на полуслове и дико выпучил глаза — так, словно уже начал тужиться.

— Опля! — выдохнули мы хором. — Соотечественники?

— …Все тебе хиханьки. Вечно ты им волю даешь, — проговорил, входя, Жухрай. Тот, кого он отчитывал, задержался снаружи. — А на хрена? Сегодня ты с ним на вы обращаешься, по имени величаешь, сигаретки предлагаешь. Завтра анекдотец, послезавтра, глядишь, бильярд или пульку, а потом он тебе в глотку вцепится. И правильно сделает. Потому что вражина. Гасить их надо, и все дела.

— Не вцепится. Верно, Поль? — спросил у меня появившийся в этот момент собеседник толстяка. Им оказался мускулистый Сонечкин красавец возлюбленный. Он нес с собой что-то вроде походного складного маршальского кресла. Бес, увидев долгожданный «объект разработки», сделал стойку, словно на дичь, и еле слышно рыкнул.

— Самое страшное, на что наш маленький негодник способен, — это храбро высморкаться у вас за спиной в ваше кашне, — благодушно добавил кракен, с интересом глядя мне в лицо, и улыбнулся, не размыкая губ.

Так-так, подумал я, натянуто улыбаясь в ответ. Похоже, кое-кому здесь собрались устроить классический вариант вербовки или допроса: «плохой» — «хороший». Когда один бьет, другой жалеет. Ин-те-рес-но…

— Вот я и говорю…— Жухрай со скучающим видом прошествовал к койке, притопнув мимоходом на испуганно сжавшегося беса. Дико взвизгнули кроватные пружины. Тут же включился, забренчал гитарным перебором и запел по-испански телевизор.