Проходящий сквозь стены

А был там коридор. Тот самый, в котором мы с бесом находились, или очень похожий. Он вырисовывался как на широкоугольном снимке: сразу весь, от прихожей до ванной. Длинный, с высоким лепным потолком, двумя дверями спален и дверью в ванную. Только был он почему-то пуст и полутемен — лампочка горела вполнакала. Коридор заполняла легкая розоватая, еле заметно опалесцирующая дымка. По стенам и полу скользили прозрачные волнистые тени. Ракурс отражения был странным: будто зеркало находилось где-то под потолком.

У меня закружилась голова.

Пока я стоял с разинутым ртом и помаленьку обалдевал, в зерцале появился знакомый тип в чуточку коротковатом спортивном костюме. Его сопровождала маленькая собачонка с неровно растущей шерстью. Тип без остановки прошествовал к двери ванной, раздеваясь на ходу, и скрылся за нею. Собачонка прошмыгнула следом.

— Ну, что там? — с иронией спросил Жерар. — Черный человек, черный? Привидение, помахивающее складками окровавленной одежды из сто сорок четвертой двери? Гроб на двенадцати колесиках? Красная рука? Или все-таки ты сам?

Я осторожно снял тяжелое зеркало, прижал плоскостью к животу и сказал:

— Пошли.

— Любишь смотреть на себя, когда моешься?

— А то, — без эмоций сказал я.

— Нарциссизм, как модус вивенди, — объявил бес. И, гаденько хихикнув, добавил: — Если надумаешь поиграться сам с собою, предупреди меня заранее. Я выйду.

Мое присутствие Жерара ничуть не смущало. Он радовался купанию самозабвенно, как ребенок: брызгался водой, пускал пузыри, визжал от счастья — словом, шалил вовсю. И края этому видно не было. Наконец я, пользуясь безусловным физическим превосходством, несколькими решительными движениями завершил водно-мыльную феерию. Выхватил его из воды, спеленал самым ветхим из имеющихся полотенец (простите, девчонки!) и усадил на стиральную машину. Под оскорбленное ворчание («Да брось ты, Паша, я чище чистого, из этой лохани сейчас рубать можно, не то что зад мочить…») тщательнейшим образом вымыл ванну на два круга — с жидким средством, во-первых, и хозяйственным мылом, во-вторых. Плеснул на дно пару колпачков геля для душа и открыл краны.

Волшебное зерцало я повесил на обнаруженный гвоздик. Гвоздик был вбит настолько удачно, что во время купания, если не сползать слишком уж низко, отражение должно было оказаться точно напротив лица. У меня проскочила мысль, что так, возможно, и было задумано. Мельком заглянув в него, я не увидел на сей раз ничего сверхъестественного. То есть совершенно. Оно вело себя как самое обычное добропорядочное зеркало. Потом я воевал с резвящимся бесом, и мне было не до него. Вдобавок серебряный овал сильно запотел, и разглядеть в нем хоть что-то представлялось делом архисложным.

Погрузившись в пенные клубы (ванна была огромной, в ней с успехом могло разместиться двое штангистов-тяжеловесов), я первым делом настороженно ощупал собственную грудь — не режутся ли кракенские щупальца. Намеки Стукотка и Жерара о возможной моей «инфицированности личинкой „наездника“ не шли из головы.

Щупальца, как и следовало ожидать, не резались. Зато, кажется, начали на моей гладкой до сих пор груди появляться волоски. Слышал я от школьных всезнаек, что после начала контактов с женским полом подобное случается, но чтобы так скоро… Проклятая щучка! — расстроился я. Вот, буду сейчас как животное. Как горилла. Глядишь, и руки шерстью порастут. И ноги. Отвратительно!

— Зверь, — сказал я, стараясь придать голосу ленивое безразличие. — Помнится, ты хвалился глубоким знанием человеческой, в частности дамской, психологии. Как полагаешь, с точки зрения слабого пола волосатый мужчина — это очень вульгарно?

Жерар вопросу не удивился и сказал, что тема это сложная и однозначного ответа не имеет. Да, юных девушек, как правило, пугает обильная растительность. Как, впрочем, и грубая мускулатура, сила во взгляде, решительность в поступках — все эти броские черты матерого мужика. Им кажется более привлекательным, более безобидным, что ли, несколько инфантильный тип молодого человека. Вроде тебя, Паша. Смотри также солистов «мальчуковых» поп-групп и звезд молодежных сериалов. Зато женщины чуть более зрелые, м-м… оперившиеся относятся к волосатости сильного пола скорей восторженно, видя в ней признак мужественности, страстности и альковной неутомимости. Разумеется, вариации возможны. Но если бы, скажем, ему, Жерару, предоставили возможность выбирать для земной жизни человеческое тело (он мечтательно вздохнул), он обязательно выбрал бы могучее и умеренно мохнатое. Ибо каждая юная девушка превращается в свое время в женщину. И только тогда — только тогда! — она становится по-настоящему интересной для мужчины. Престарелых сластолюбцев брать в расчет не стоит. Впрочем, кое-кому, с молоком на губах, этого пока не понять.

— Это кому? — поинтересовался я. — Уточни, будь любезен.