Проходимец (сборник)

Именно такая группа идет прямо на меня, заняв собой весь тротуар. Я прижимаюсь почти к самому бордюру, уступая им дорогу. Когда группа проходит мимо меня, крайний слева – паренек лет девятнадцати – вдруг бросает на меня безумный взгляд и что есть силы орет мне прямо в ухо:

– Фак ю!!

– Вам тоже добрый вечер, – говорю я вежливо и поднимаю руку с выставленным вверх средним пальцем, не слишком, впрочем, высоко. Мужская гордость говорит, что ответить что-то надо, но если ребята моего ответа не заметят, то я не буду слишком огорчаться. Мы расходимся, и я не без облегчения думаю, что инцидент исчерпан, но почему-то оборачиваюсь. В миллиметре от моего лица стремительно, как комета, проносится кулак, а за ним, почему-то медленно-медленно, будто в специальной съемке пролетает и его обладатель. Акела промахнулся. Бывает. В тот момент, когда почти весь солдат, постепенно переходящий из вертикального положения в горизонтальное, проследовал мимо меня, моя правая нога вдруг сама собой приподнимается над землей, сгибается в колене и, распрямляясь, догоняет удаляющийся хвост кометы.

Некоторые вещи просто сидят в подсознании. Огромное число людей на всех континентах мечтает о том, как надрать американскую задницу. Можно сказать, об этом мечтает все прогрессивное человечество. Но удается это только отдельным, очень сильным или отчаянным людям – спортсменам, всяким хитроумным партизанам и так далее. И если это им удается, то, как правило, в фигуральном смысле. Когда же обыкновенному, не наделенному никакими особыми умениями человеку вдруг подворачивается американская задница, которую можно надрать – в абсолютно прямом смысле слова, – то сидящая в подсознании мечта прогрессивного человечества не даст упустить такую возможность.

Замедленная съемка вдруг сменяется ускоренной. Так неудачно атаковавший меня солдат врезается левым плечом и головой в переполненный мусорный бак, из которого на него тут же вываливается мятая банка из-под «Бадвайзера» и измазанная соусом обертка от «Биг-Мака». Как, однако, символично. Пацан полностью оглушен ударом. Я поднимаю согнутые в локтях руки, на манер качка, демонстрирующего бицепсы, и почему-то ору: «Вы видели?! Вот это действительно "Шок и Ужас"! Да здравствует Саддам Хусейн!» Пьян я если и меньше лежащего без чувств солдата, то ненамного. Но и не настолько, чтобы не помнить, что нокаутировавший сам себя воин был очень даже не один. Взгляда на его спутников, начавших окружать меня со всех флангов, хватает, чтобы понять, что наше общение сейчас продолжится. Особенно выделяется огромный, чрезвычайно мускулистый афроамериканец. Интуиция мне подсказывает, что если любая из его конечностей войдет в соприкосновение со мной, то когда ей скажут, она-таки зарыдает. Что этот монстр делает в мирном Сеуле, в то время как он мог бы голыми руками давить талибов где-нибудь в Кандагаре? Впрочем, в описанных обстоятельствах это праздный вопрос.

Я бросаюсь в поток машин, аки конь буланый с окаянной кручи. Машины движутся с крейсерской по сеульским меркам скоростью, в час аж километра по четыре. Я петляю между «Хундаями» и «Дэу», пробираясь на противоположную сторону дороги. Мои преследователи делают то же самое, но несколько менее проворно – все, кроме одного. Неимоверно здоровый негр просто перепрыгивает через капоты машин. Может, ему так удобнее. Может быть, он чемпион дивизии по бегу с препятствиями, кто его знает. Расстояние между нами, к моему ужасу, сокращается все больше.

К тому моменту, когда я, наконец, достигаю тротуара, от этого расстояния не остается ничего. Я хватаю какую-то кореянку и бросаю ее в набежавшее чудовище. Это жертва, которую я готов принести: я такой неповторимый один, а в Южной Корее остаются еще пятьдесят миллионов человек, плюс еще двадцать миллионов в Северной.

Что делает с девицей мой преследователь, я не вижу – я изо всех сил бегу, бегу, не оглядываясь, ибо как Ленин в октябре понимаю, что промедление смерти подобно. Я проношусь мимо «русских клубов», где мыкаются девчонки из Хабаровска и Благовещенска, пытаясь раскрутить немногочисленных посетителей на покупку им какого-то сладкого пойла по непотребной цене. Сворачиваю с большой улицы и бегу вверх по холму сквозь какие-то темные аллеи. Двери заведений, мимо которых я пробегаю, то и дело открываются, и показывается то рука, пытающаяся меня ухватить, то лицо самой настоящей бабы-яги, предлагающее со зловещей улыбкой: «Бонна плей?» Да, блин, именно этого я и хочу! И именно с тобой. Видишь, как поспешаю – аж запыхался весь.