Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи

Раз уж рифф звучит, можно его и потянуть. Кто есть кто, и что есть что; конфузы, сплетни, лицемерие, гомофобия... Это такая распространенная тема в музыкальном бизнесе, а реальность часто может быть трудноопределимой. Так много людей так много вложили сил в имидж, который, по их мнению, им подходил.

Элтон Джон, конечно, – классический пример. Бедняга Редж (я все еще никак не приучусь называть его сценическим именем, даже после всех этих лет): он так долго конфузился – стал честнее только в последние годы, после такой неудачной, как кажется, попытки брака и одного из самых грязных и скандальных (никаких “как кажется” здесь) судебных разбирательств, когда этот его мальчик по вызову обратился в прессу. Россказни этого парня были полны отвратительных подробностей насчет них с Элтоном, насчет неиссякающего потока кокаиновых поставок, группового секса и прочего разврата и распутства. Возможно, все это было правдой, но Редж не таков, чтобы сносить весь этот вздор, особенно после стольких лет разыгрывания своего замечательного шоу – танца на лезвии бритвы вокруг да около сексуальной идентичности. Элтон Джон в самый бурный свой глиттер-период был ничуть не менее занимателен, чем любимчик наших мам, Либерачи (с которым я встречалась ребенком, и о котором очень высокого мнения). Даже больше: у НАШЕГО любимчика были песни гораздо лучше, да и шоу круче.

И, также как и Либерачи, Редж всегда был добр и отзывчив. Он отдал больше, чем многие на благотворительность, и, по моим наблюдениям, всегда относился к людям уважительно. Во всяком случае, он прекрасно относился лично ко МНЕ.

Я впервые встретилась с ним очень рано – во время нашего с Дэвидом первого волшебного лета. Мы как-то отправились в “Эссекс-Мьюзик” – получить предоплату наличными от Дэвида Плэтца. А этот джентльмен необыкновенно изящно вручал нам обычно больше пятидесяти фунтов. (Вот ЭТО был музыкальный издатель, знавший свое дело; его сочинители всегда чувствовали себя оцененными, особенно если сами еще не осознали своих возможностей.) Выйдя из его офиса, мы наткнулись на целую “Эссекс”-толпу: Тони Висконти, Гуза Даджона и Реджа.

“Черт-дери!!! – вскричал Дэвид Плэтц. – Да это же настоящая песенно-сочинительская конвенция!” И он был прав: полный коридор талантов. Для того, чтобы конвенция превратилась в настоящий саммит, не хватало только еще пары “Эссекс”-людей: Марка Болана и парней из Прокол Харум.

Заговорили о “Space Oddity”, и Тони заявил, что она слишком следует новомодным тенденциям (что было более скрытым способом сказать то, что он сказал позднее в одном интервью – что она “эффектно-популистская – давит на больную мозоль”). Ну конечно, сказал он, он спродюсирует Дэвидовский альбом: это СЕРЬЕЗНЫЙ материал. А вот “Space Oddity”, может быть, лучше спродюсирует Гуз Даджон. У Гуза больше чутья к “такого рода вещам”.

“Конечно, – сказал Гуз. – Мне очень нравится эта песня. Думаю, она может сорвать банк.”

Дэвид Плэтц согласился: “Да, Дэвид, это твоя наиболее комерческая вещь. Она так и пахнет хитом. Мы нарежем ее синглом, и я знаю, что Гуз сделает прекрасную работу.”

Тут с готовностью подключился Редж: “Гуз – просто великий продюсер, Дэвид. Это сработает, вот увидишь. Он сделает для тебя то, что нужно.”

Как мы все знаем, это был добрый совет. Этот разговор был поворотным пунктом. Может быть, ТЕМ САМЫМ поворотным пунктом в Дэвидовской карьере. Кто знает, что бы могло случиться без уверенной руки Гуза Даджона за контрольным пунктом? Быть может, Майор Том никогда не вышел бы на старт, а не то что на орбиту поп-чартов. Может быть, Зигги Стардаст никогда не явился бы нам. Может быть, у нас не было бы сегодня Тин Машин.

Я смотрела на Реджа, пока другие препирались насчет Дэвидовского хитового потенциала, и чувствовала невольный прилив симпатии. Он выглядел немного грустным, и я решила, что знаю, почему. В конце концов он мыкался уже так же долго, как и Дэвид, но никто не говорил о ЕГО потенциальных хитах. И вот он стоял – еще один умный, чувствительный автор, неброско одетый в студенческо-художественные шмотки (хотя совсем не исхудавший: он был круглощеким даже тогда) и старался изо всех сил быть любезным, прячась за бодряческой улыбочкой.

Он так пришелся мне по сердцу с того дня, что я была особенно рада, когда несколько месяцев спустя увидела его по телеку, раскручивающим свой поднимающийся в чартах хит:

“Глянь, Дэвид, это же Редж!”

Дэвид притворился ужасно довольным, но ведь у него во все примешивается напряжение соревнования. Помню, как он скривил уголки губ, когда Редж сделал своего “Rocket Man”a. Я поспешила успокоить его: “Все нормально, Дэвид. Другим людям тоже можно петь о космических путешествиях. Кстати, имитация – это наиболее искренняя форма лести.”

Вот это ему понравилось, должна я вам сказать. Однако я не стала повторять этого, когда он принялся вместо гитары сочинять песни для “Hunky Dory” на пианино, как Редж.