Гавкнул сам на себя, чтобы не расслаблялся. Некогда — вот запряжемся-поедем — тогда и рассуждать можно, что оно и как. А запрячься надо обязательно. Обошел все телеги — чорт, они все разные, вроде как сборные. Я-то думал, военный обоз — все однотипное должно быть, а тут разнобой. И упряжь разная. Вот весело-то. Лошадка весело хрумкала зерном, пофыркивая, а я задумчиво обозревал все вокруг, понимая — еще пятнадцать минут — и по-настоящему стемнеет. Внезапно сообразил — да вот же она, тележка от этой лошадки! Пожалуй, другая сюда и не поместится. А ну-ка, примерим… Зорька даже на ходу не перестала есть, и я довольно успешно ее «запарковал» перед не особо большой, легкой с виду тележкой. Однако, удачно — тут сбруя какая-то простенькая, без дуги и прочей тряхомудии — на самой лошадке одет здоровенный кожаный нагрудник, а уж к нему я, как смог — но вроде правильно, присоединил две оглобли… или как там еще эти палки называют? Так, теперь взять вожжи, забраться вот сюда…
— Н-но, пааашла! — я, как смог, шлепнул вожжами по заднице, смачно причмокнув — ну, все как положено, а то!..
Вот если на дизеле резко педаль бросить — он не заглохнет, но машину дернет вперед как от хорошего пинка. Едва не слетел с облучка, завалился спиной на груду барахла, тут же натянул возжи:
— Тпррррууу! Твою ж мать! Стооооой! Ска-тии-на!
Зорька стояла как вкопанная, и хрустела зерном из так и висящей на морде кормушки.
— Сработаемся… Эдакая флегматичная сволочь — самое то, мне по душе.
Уже осторожнее попробовал «тронуться» еще раз, проехал немного, остановился, снова тронулся, дал широкий круг по вытоптанной у дороги траве, вернулся к обозу.
— Ничего, ездить можно. Главное чтобы налог не по объему, а с лошадиной силы брали. И всякие евро-сколько-то-там не вводили. Все, Зорька — стой здесь, жри корм, а я грузиться стану.
Выбросил все из телеги — какие-то тряпки, здоровенный луженый самовар… Э, нет. Самовар оставлю. Боченок… Оставлю. Ибо не пустой. Что там еще… нахрен, все нахрен, какие-то подсвечники, что ли, посуда… На дне телеги, под тряпкой — топор и пила, это оставить. Так, теперь еще раз, конкретно — по всем остальным телегам. Безжалостно переворачивая сундуки и потроша мешки, вскоре собрал еще добра, мешок с едой — три здоровенных каравая, яблоки… и главное — несколько копченых рулек, солонина и здоровенный шмат сала. Ну, теперь живем! Прибрал несколько керосиновых ламп и фонарей — штука полезная. Тут же оплетенные бутылки, судя по резкому характерному запаху — с топливом к ним. Еще нашлось, видно с кузни забрали — несколько новеньких топоров, мотыг и лопат, с десяток кос и кетменей. Тоже прибрал, чисто из жадности. Ну, не бросать же, в самом деле? Естественно, не бросил и найденные в одной из телег ружья — несколько штук, все разные, охотничьи, по виду судя. Однозарядные винтовки, вроде пара так под мелкашку, двустволка с торчащими курками… а вот это интересно — самый настоящий помповый дробовик! Однако, сдается мне — это тут редкость. А значит — ценность. Притащил мешок, где вперемешку были насыпаны патроны к ружьям, отобрал несколько для дробовика — в старых латунных гильзах, зарядил, дернул цевье — ха, все работает! Даже предохранитель где и должен быть, только чуть грубее выполнен. Засунул дробовик отдельно от прочего, поближе. В той же телеге откопал и небольшой деревянный ящик — а в нем — швейная машинка. Ну, это однозначно берем, эт офигеть какая ценность. С десяток пар сапог, еще что-то из кожи, два красиво отделанных седла, жилеты какие-то, о — пояс с кобурой — берем, что уж тут. В конце-концов, денег на солдатах поднял не много, хотя чорт его поймет, сколько это — но откуда ж деньги у солдат? А жить дальше на что-то надо… вот и торганем гденить… со скидкой, оптом.