Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   -Как бы ни так,- язвительно ухмыльнулся Ригер, - тут Ходасевич просто не в курсе. Бунин знает больше: "Большие деньги он всегда любил. Тогда начал он и коллекционерство: начал собиратьредкие древние монеты, медали, геммы, драгоценные камни; ловко, кругло, сдерживая довольную улыбку, поворачивал их в руках, разглядывая, показывая..." Не стоит рисовать его бессребреником. Что до женщин... Горький был женат на Екатерине Павловне Волжиной, гражданской женой его была и Мария Андреева-Желябужская, среди женщин, пользовавшихся особой благосклонностью Горького, была Мария Игнатьевна Будберг - баронесса, урожденная графиня Закревская, по первому браку Бенкендорф, которая после отъезда писателя на родину вышла замуж за другого писателя - Герберта Уэллса. Именно она, выполняя задание ГПУ, привезла Сталину итальянский архив Горького, в котором содержалось то, что особенно интересовало Сталина: переписка Горького с Бухариным, Рыковым и другими советскими деятелями, которые, вырвавшись из СССР в командировку, засыпали Горького письмами о злодеяниях "самого мудрого и великого". Кроме того поглядывал он и на свою сноху и не стеснялся там же, в Италии, выказывать всяческие знаки внимания Варваре Шейкевич, жене Андрея Дидерикса. За Шейкевич Горький ухаживал в присутствии своей второй жены - актрисы Марии Андреевой. Конечно же, жена плакала. Впрочем, плакал и Алексей Максимович. Вообще он любил поплакать, при этом не пропускал ни одной юбки. Даже на смертном одре у него была последняя пассия - медсестра. Всё у него было. Но вот свидетельство Зинаиды Гиппиус: "Волна внезапного успеха, захлестнувшая одно время Максима Горького и Леонида Андреева, часто вредит писателям, даже губит их, останавливает их нормальный рост. Кто знает, не выработалась ли бы у Горького человеческая душа, средняя, но крепкая, во всю меру его таланта, если бы не исказил её неумеренный внешний успех? Очень большая сила выдержала бы, конечно, все; и, конечно, не один этот успех виновен в том, что мы сейчас в Горьком, вместо честного, хорошего писателя имеем безвольное, бессильное жалкое существо, навеки потерянное и для литературы, и для России, однако и несчастие успеха сыграло тут свою роль..." Что же, дьявол доброго подлинно не дает...

   -Господи, Муромов, - вдохнул Голембиовский, - скажите хоть вы доброе слово...

   Муромой рассеянно кивнул.

   -Ну... ему были свойственны великие планы, похожие на те, что осеняли Чернышевского, и доброта... Вот свидетельство жены Ходасевича, Берберовой: "Ещё с молодости была одна идея, которая родилась в начале века и позже, в последние годы жизни Горького приняла маниакальную силу. Эта идея - энциклопедического издания достижений всех времен и народов во всех областях искусства и науки, которые помогли бы "мировому пролетариату" освободиться от целей мирового капитализма, а интеллигенции правильно понять всю мировую культуру от Гомера до Горького. На основании идеи, созревавшей в его уме более 15 лет, Горький решил в сентябре 1918 г. организовать издательство "Всемирная литература", подчиненное Наркомпросу, которое ставило целью осуществить массовое издание старых переводов, произведений Америки и Европы. А наряду с целью образовать необразованного читателя была и другая цель, которая казалась Горькому столь же важной, если не важнее: дать ученым и писателям, включавшимся в его проект, возможность получить продовольственные карточки высших категорий и не умереть с голоду. Согласно плану Горького им должны были выдать за их труды не только селедку и муку, но и калоши..."

   На мгновение воцарилось потрясённое молчание, потом Верейский до боли закусил губу, а Ригер и Голембиовский расхохотались.

   -Каков подлец, Господи, - хлопнул себя по колену Борис Вениаминович, - но, постойте, ведь он был болен туберкулезом, - а вы его хаете... Чем он отличается от Чехова-то?

   -Туберкулезный процесс, - с неподражаемым выражением на лице проинформировал Голембиовского Ригер, - который у него обнаружился в молодости, Горький, в отличие от небогатого Чехова, залечил в Италии, и если болезнь напоминала о себе кашлем, бронхитами и плевритами, то все же не в такой степени, как думала публика. В общем, он был бодр, крепок, курил, как паровоз, и прожил до шестидесяти восьми лет. Легендою же о своей тяжкой болезни он пользовался всякий раз, когда не хотел куда-нибудь ехать или, наоборот, когда ему нужно было откуда-нибудь уехать. Под предлогом внезапной болезни он уклонялся от участия в разных собраниях и от приема неугодных посетителей.