Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   Гибель и рядом с ним самим. Если в Тамани герой ещё борется за жизнь, то постепенно он всё больше начинает искать смерти. Сам себя он убить не может - для его демонизма это слишком мелко. Он начинает готовить себе убийцу - Грушницкого. Грушницкий изначально порядочен и честен. Столкнувшись с Печориным, он начинает деградировать. Но кто источник деградации человека? Дьявол. Страдает ли сам Печорин? Нет, разрушение оказывается единственной стихией, которая его удовлетворяет. И всё же здесь мы имеем дело с одержимостью дьяволом, но не с самим дьяволом. У Печорина нет припадков, он не бросается на людей, но он, несомненно, одержим силой, которая оказывается больше его самого. Не Печорин является активным началом, а какая-то иная сверхчеловеческая сила, которая через Печорина вторгается в наш мир, истребляет смысл существования, красоту, любовь. Объяснить поведение Печорина социальной средой невозможно. Такие люди были, есть и будут.

   Духовен ли герой Лермонтова? Безусловно, по крайней мере - в светском понимании этого слова, для которого духовность - не стяжание Духа Святого, но открытость тонкому миру. Однако вопреки обывательскому стереотипу, иной духовный человек может быть смертельно опасен, как проводник сил, которые он не умеет контролировать. И отсюда понятно, почему поколение интеллигенции, воспитанной русской романтической литературой, оказалась способно только разрушать. Следует, наверное, отметить, что изначально ложным было и романтическое представление о духовности литературы. К литературе нельзя относиться как к некой абсолютной духовной ценности. Это ценность весьма относительная...

   Верейский удивился, что мысли Ригера так созвучны, оказывается, его собственным, но промолчал.

   Муромов перелистал блокнот.

   -Ладно, теперь я. Остается анализ его личности. Стихи, воля ваша, показались мне подлинно не детскими, роман - же и вовсе носит черты законченной зрелости. Что заметно? Первая особенность, которую отметил ещё Соловьёв, - страшная напряжённость и сосредоточенность мысли на себе, страшная сила личного чувства. Если продолжить сравнение, Пушкин когда говорит о себе, то будто о другом, Лермонтов когда говорит и о другом, то мысль его стремится вернуться к себе.

   Ни у одного из русских поэтов нет такой силы личного самочувствия.

   Понятно, что развитие личности идёт через осознание смысла своего бытия, но его надо подлинно выстрадать, иначе личность останется пустой. Оставаться совершенно пустой колоссальная личность Лермонтова не могла, всё, им переживаемое, превращалось в поэзию, главным же была любовь. Но любовные мотивы не притупляли остроту эгоизма, и не смягчали его жестокость, во всех любовных темах Лермонтова главенствуют не любовь и не любимая, а любящее "Я", дух торжествующего эгоизма. В "Герое нашего времени" торжество эгоизма над неудачной попыткой любви - намеренная тема, но эгоизм чувствуется везде. Любовь не была для Лермонтова началом значимым, он любил лишь собственное любовное состояние, пустынность напряженной, сосредоточенной в себе личной силы. Лермонтов вовсе не занят, как отмечал Соловьёв, ни мировыми историческими судьбами своего отечества, ни судьбою своих ближних, а только своей судьбой. Отсюда - резкий фокус духовного зрения: оно направлено только на него самого.

   С ранних лет ощутив в себе силу поэта, Лермонтов принял её только как право и привилегию, а не как обязанность и службу. Да, это романтичность байронизма. Он подлинно избалованный барчонок. Он полагает, в отличие от Жуковского, Гоголя и Пушкина, что его гениальность уполномочила его требовать от людей и от Бога всего, что ему хочется, не обязывая ни к чему. Богом же поставлена дилемма: если ты считаешь, что имеешь сверхчеловеческое призвание, исполни необходимое для него условие, поднимись к святости, поборов в себе злое начало, которое тянет тебя вниз. А если ты чувствуешь, что оно сильнее тебя, и ты даже отказываешься с ним бороться, то признай себя простым смертным.

   Лермонтов сознавал злое начало. Четырнадцатилетний поэт дает точное описание своего демона:

   Он недоверчивость вселяет,

   Он презрел чистую любовь,

   Он все моленья отвергает,

   Он равнодушно видит кровь.

   И звук высоких ощущений

   Он давит голосом страстей.

   И муза кротких вдохновений

   Страшится неземных очей.