Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   Полезен или вреден человек для общества, способствует ли он прогрессу или был "лишним" - Тургеневу теперь всё равно. Он не может не спросить себя: а что, если образованная Европа ошибается? Может быть, всё, что его "мировоззрение" отбрасывало как ненужный хлам, таит в себе самое значительное и важное, что только бывает в жизни? И даже "лишние люди", отбросы цивилизации, заслуживают не только сострадания? Что, если эти лишние люди, из которых никогда ничего не выходит, которые в этой жизни не умеют и не хотят сосредоточить силы на осуществление одной маленькой полезной задачи, вдруг окажутся правыми, самыми главными и нужными?...

   Голембиовский умолк. Муромов и Верейский тоже долго молчали. Ригер спросил:

   -И куда его?

   Голембиовский махнул рукой. "Куда хотите..."

   -Стало быть, "Imprimi potest" - проворчал Ригер, - ставя какую-то пометку-закорючку в свой блокнот.

   ... -Слушай, - обратился Марк к Верейскому, когда они возвращались домой, - я вдруг подумал и в жар бросило... Не о Тургеневе, нет... я понимаю старика, Тургенев не та это величина, чтобы спорить, и знаешь, я перечел его романы, оказывается, он слеп не был и многое понимал. Я о другом. Мы говорили о дьяволе... но должен же Бог дать человеку выбор между добром и злом, и выбор этот, мне кажется, есть - в любую эпоху. Всегда лжецу и фигляру противостоит праведник, и даже при искаженном выборе - литературном - можно выбрать путь истинный. Но за тем же Достоевским шли десятки людей, а за белинскими - сотни тысяч. Почему?

   Верейский не затруднился.

   -Достоевский тяжёл, как тяжела всякая истина, она требует ума и силы духа для понимания. Белинский, сам профан и неуч, ничего не требует.

   -Но подожди, - Ригер тягостно глядел исподлобья, - Бог - начало истинное, и от Него ждешь Истины. Но ведь Он сам одаряет умом, дает силу духа и определенные жизненные условия, и нельзя спрашивать равно с нищего сына лекаря Белинского и с аристократа Верей...тьфу, прости, Вяземского, оговорился.

   Верейский видел, что это не насмешка, Ригер подлинно обмолвился.

   -Гоголь всю жизнь болел и жил в бедности, как и Белинский. Первый верил до конца, второй - никогда. Добролюбов, похоронив мать и отца, перестал верить в Бога. А Вяземский имел восемь детей и семерых похоронил, но в Бога верить не перестал. Лермонтов был некрасив и счёл, что этого достаточно, чтобы разувериться в Боге, а Достоевский прошёл каторгу и поселение и - уверовал. Нет, разделение людей, я думал об этом, когда письма деда прочитал, оно проходит не здесь. Ни происхождение, ни жизненные испытания, ни образование, - ничего это всё не значит. Я подумал, что суть - в жажде истины, в жажде Бога. Кант прав: ничто и никогда не изменит той "минуточки", когда ты стоишь перед выбором: совершить подлость или подвиг, искать Бога или служить чёрту. Это твой свободный выбор и никто и ничто - ни происхождение, ни жизненные испытания, ни образование - тут незначимы.

   Ригер кивнул так, точно только и ждал этих слов.

   -Да, но как легко ошибиться, заблудиться, принять за истину дьявольские обманки белинских и лермонтовых, тем более, если ты пришел в уже безбожный мир и тебе говорят, что истина - в литературе! Как не ошибиться? Кем быть надо, чтобы всё и сразу понять, и понять верно? - Марк вдруг заторопился, и Верейский заметил, как убыстрилось его дыхание, - я же, знаешь, никогда коммунизмом не увлекался, от родителей и деда слышал про Сталина да Хрущева, но жил я без всякой истины... Не то, чтобы не нужна была, а просто не было её! Налево пойдешь - Маркса найдёшь, направо - с Энгельсом столкнёшься, а прямо пойдёшь - в мавзолей упрёшься. Знаешь, почему я на втором курсе выбрал романо-германскую кафедру?

   Верейский знал, что за Ригера, отличника и умницу, боролись кафедра языкознания и классической филологии, но он, в совершенстве владея немецким, сразу пришел на кафедру романо-германской филологии.

   -Из-за языка?

   -Не из-за немецкого, нет, - лицо Ригера к удивлению Верейского утратило вдруг угловатую резкость и в свете фонаря стало картинно-красивым, - понимаешь, там, у Гофмана, Ансельм в бузинном кусте золотисто-зеленых змеек видел, они танцевали! Фауст на Броккене с ведьмой флиртовал! Там можно было создать гомункулуса, беседовать с Мефистофелем и помолодеть на три десятка лет! А это:

   эber allen Gipfeln

   Ist Ruh'

   In allen Wipfeln

   SpЭrest Du

   Kaum einen Hauch;

   Die VЖgelein schweigen im Walde

   Warte nur, balde

   Ruhest Du auch...

   Я же эти гётевские строки, как молитву твердил! Там даже своя Истина была - Голубой Цветок Новалиса...