Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   -Объяснение этого факта, мне кажется, можно было бы обнаружить, Марк, в воспоминаниях Авдотьи Панаевой: "Добролюбов и Чернышевский, писала она, сделались в это время уже постоянными сотрудниками "Современника", старые же сотрудники считали, что общество Чернышевского и Добролюбова нагоняет тоску. "Мертвечиной от них несёт! - жаловался Тургенев.- Ничто их не интересует!" Литератор Григорович уверял, что он даже в бане сейчас узнает семинариста, когда тот моется: запах деревянного масла и копоти чувствуется от его присутствия, лампы тускло начинают гореть, весь кислород они втягивают в себя, и дышать делается тяжело..." Возможно, Анне Сократовне не нравился "запах деревянного масла и копоти" от Добролюбова, - предположил Муромов, - но, судя по мемуарам Панаевой, Чернышевский смердел также. Но это моя гипотеза, истинная же причина "противности" Добролюбова, боюсь, останется вечной тайной русской литературы, - заключил Александр Васильевич извиняющимся тоном.

   -Шурик! - одернул Муромова Голембиовский, - прекратите!

   Муромов согласился.

   -Да-да...Я отвлёкся. Но ему действительно не везло в любви, женщины брезговали им, вызывая злобные пассажи в дневнике: "И чёрт меня знает, зачем я начал шевелить в себе эту потребность женской ласки, это чувство нежности и любви!.. Ведь шевелилось же оно у меня и пять-шесть лет тому назад, да я умел заглушить его... Постараюсь все скомкать, всё порвать в себе и лет через пять женюсь на толстой купчихе с гнилыми зубами, хорошим приданым и с десятком предварительных любовников-гвардейцев. Черт их побери, все эти тонкие чувства, о которых так любят распространяться поэты!.. Я теперь мечусь во все стороны и нигде себе покоя не найду. А уж как зол я теперь, как зол!". Понятно, после такого станешь "рассудку страсти подчинять" и "жить для славы и свободы". А что еще остаётся? Но всё это было бы абсолютно неважным, если бы не уже процитированная эпитафия, заканчивающаяся весьма патетично:

   Природа-мать! когда б таких людей

   Ты иногда не посылала миру,

   Заглохла б нива жизни...

   Неужто точно - заглохла бы?

   -Шурик, вы выступаете не в своём амплуа, - страдальчески сморщился Голембиовский.

   -Верно, нечего отбивать мой хлеб, - дерзко заявил Ригер, - про речь на похоронах и я сказать могу. - Ригер сунул нос в блокнот, - где же оно? Ах, да, вот. "Вдруг вышел энергичный бритый господин", - вспоминает очевидец,- вынул тетрадь и сердитым наставительным голосом стал читать по ней земляные стихи Добролюбова о честности и смерти, сиял иней на березах, а немного в сторонке смиренно стоял в новых валенках агент третьего отделения. "Для своей славы он сделал довольно, говорил бритый господин. Для себя ему незачем было жить дольше. Людям такого закала и таких стремлений жизнь не дает ничего, кроме жгучей скорби. Честность - вот была его смертельная болезнь..."

   Голембиовский поморщился.

   -Ну, Марк, ну зачем повторять эти пошлые шутки? Как можно такое сказать?

   - Какие шутки? - вытаращил глаза Ригер, - всё точно.

   Верейский тоже подтвердил:

   - Да, он так и сказал, и едва ли пошутил. Александр Гиероглифов четко всё описал в статейке "Похороны Н. А. Добролюбова" в "Русском мире", кроме того, есть и донесение агента III Отделения... Достоевский же именно над этими словами и издевался. По свидетельству же Александра Никитенко, Чернышевский на Волковом кладбище сказал, что Добролюбов умер жертвою цензуры, которая обрезывала его статьи и тем довела до болезни почек, а затем и до смерти. Он неоднократно возглашал к собравшейся толпе: "А мы что делаем? Ничего, ничего, только болтаем". Но если цензура резала болтовню - за что её винить? При этом непонятно, почему жертвой нефрита не пали Достоевский и Григорович, Панаев и Страхов, а, главное, сам Чернышевский? Их, что, не "обрезывали"? Или у них было мало честности для смерти?

   Ригер с достоинством склонил голову в сторону Верейского, словно благодаря за подтверждение, и продолжил:

   -Тем временем - снова запахло бесовщиной. По сведениям народовольческим, Чернышевский, как Петенька Верховенский, ещё в июле 1861 года предложил Слепцову и его друзьям организовать основную "пятерку", - ядро "подземного" общества. Система этих пятерок, потом вошедших в "Землю и Волю", состояла в том, что член каждой набирал, кроме того, свою, зная только восемь лиц. Всех членов знал только Чернышевский. Сам же он, безутешный после похорон друга, был полон, однако, титанических творческих планов, и в письме от 5 октября 1862 года перечисляет свои будущие труды, которые "обдуманы окончательно": "многотомная "История материальной и умственной жизни человечества"... за этим пойдет "Критический словарь идей и фактов". Это будет тоже многотомная работа. Наконец на основании этих двух работ я составлю "Энциклопедию знания и жизни""...

   Его прервал хохот Муромова и Верейского. Даже Голембиовский, желавший сохранить беспристрастность, покачал головой. Ригер же, как истый актёр, к тому же бывший уже слегка под шофе, продолжал тоном завзятого конспиролога: