Проклята луной

Наручники, хрустнув, расстегнулись. Ева стряхнула металл, покрутила запястьем, разгоняя кровь. Посиневшие пальцы не слушались.

Она поднялась. Матрас свистнул, избавляясь от нагрузки. Расправила плечи. Напилась досыта воды из-под крана в душе. Вода пахнет тиной и известью.

Прошла по дому. Вот и хозяйская спальня. Она пахнет терпким одеколоном и коньяком. В шкафу висит одежда: брюки, рубашки, пиджаки. Выглаженные футболки ровной стопочкой лежат на полках. Порядок идеальный, помешанный на фанатизме. Егор любил порядок и не любил людей.

Ева, переборов отвращение, оделась в мужские футболку и джинсы. Ткань пахнет Егором. Егор пахнет безумием.

В доме нет следов Машки, но ею пахнет кухня, правая половина шкафа и хозяйская ванная комната. Машка пахла ирисом и ванилью.

Кровь отмыта, но и ею нестерпимо воняет. Весь дом провонял: Егором, чужими женщинами, болью, страданиями и слезами. Его бы спалить дотла.

Ева ждала Егора в гостиной, с ногами усевшись на белый кожаный диван и листая мужской журнал в глянцевой обложке. Дорогие тачки, полуголые женщины с идеальной фигурой, элитный алкоголь – выглядит впечатляюще, а пахнет дешевой бумагой.

Он вернулся поздним утром. Насвистывая веселую мелодию, кинул ключи тумбочку. Стянул ботинки. Ева подалась в слух.

Егор не ожидал увидеть её здесь, улыбчивую и расслабленную.

– Привет!

Она отослала ему воздушный поцелуй.

– Ты…

Егор не закончил фразу. Он поджался, как хищник, готовый к нападению. У глаз проступили морщинки – оценивает расстояние между ним и Евой. Она по-свойски подмигнула.

Сердце бьется ровно: тук-тук-тук. Он даже не переживает, что жертва вырвалась. Равнодушное сердце.

Ева мысленно сдавила то ногтями. Тук-тук. Медленнее… Тук. Биение почти остановилось. Егор схватился за правую сторону груди. Зрачки расширились. Сердце вспороло лезвием. Он пошатнулся.

Тук…

Тело, безвольное и вмиг ставшее неуклюжим, упало навзничь. Бухнулось как мешок песка. Скоро Егор запахнет разложением.

Но луна ничего не давала бесплатно. Ева рухнула в диванные подушки, иссохшая и обессиленная.

Ей снился Макс. Сосредоточенный и смурной, постоянно оглядывающийся, точно потерявший что-то ценное. Его губы размыкались, кого-то зовя, но Ева не слышала – кого именно.

– Ева! – сквозь сон прорвался бархатистый голос. – Я нашел тебя. Почувствовал. Наконец-то. Ева…

Сергей. Он прижимал её к себе, и затянувшиеся рубцы ныли от его прикосновений.

– Что он… что он вытворял?

Он окинул мертвого Егора взглядом, полным бешенства.

Если бы она помнила. Да, наверное, и к лучшему, что память иссякла. Неужели все кончится? Сергей заберет её домой?

Его иномарка поджидала у ворот. Еву Сергей бережно уложил на заднее сидение, прикрыл пуловером. Сел за руль и надавил на педаль газа.

Проносились города и деревни. Машина рокотала. Сергей обещал Еве:

– Скоро ты будешь в порядке.

Сергей пах мускусом и тревогой. Мускусом, а не солнцем. Солнцем пах Макс.

16.

Это была их комната. На полках – декоративные вазочки, стайка фарфоровых котов на прикроватном столике. Занавески, которые Ева собственноручно подшивала. На подоконнике засохшая фиалка. В соседнем горшке – увядшая герань.

Ева зарылась в подушку носом, вдыхая с наслаждением аромат свободы. Всё болело. Каждая косточка, жилка, артерия. И все-таки ноги слушались. По стеночке она дошла до кухни, где курил за ноутбуком Сергей. Знакомый профиль, привычные очертания. Свет от экрана заострял его профиль, придавая ему особую утонченность.

– Ты рехнулась! – ахнул он, подхватив Еву. – Ты же совсем слаба. Я бы врача вызвал, но он бы непременно забрал тебя, допрос учинил, мог бы полицию подключить… А тебе… захочется ли отвечать на их вопросы?

Да, он прав. Издевательства, побои, пытки – к чему приплетать кого-то лишнего? Да и поверит ли полиция её словам? Егор мертв, и в его смерти нет ничего криминального. Инфаркт. Ева выстояла, а он – нет.

Она сидела и пялилась в окно. Не хотела ни есть, ни пить, ни двигаться. На фоне бубнил телевизор. Сергей выкуривал одну сигарету за другой. Бычки «Парламента» с серебристой полоской окантовки как ежовые иголки торчали из пепельницы. Кто-то из Евиных знакомых недавно курил «Парламент». Кто?

На экране показывали ферму с кроликами.

– Раз-два-три-четыре-пять, – пробормотал Сергей, глянув на смешных длинноухих зверят. – Негде зайчику скакать.

И вдруг дернулся, оглянулся через плечо, словно за спиной кто-то стоял. Шикнул на самого себя. И стал прежним.

Еву затрясло. Песенка никак не могла забыться.

– Всюду ходит волк… – продолжила она, и зубы застучали от страха. Она должна была убедиться, что предположение ложно. Но сигареты те же, что в пепельнице-блюдце. И эта строчка.

Сергей, не моргнув, закончил. Лицо его выражало отрешение. Он произнес это на автомате, потому что считалочка прочно засела в памяти.

Ева вздохнула, наверное, чересчур громко. И тогда Сергей посмотрел на неё иначе. Будто что-то увидел. Что-то понял. Взгляд его затуманился. Не осталось старого Сергея, появился некто новый. Его глаза заволокла тьма. И эта же тьма сдавила Еве горло костлявыми пальцами.