Проклятая и безликая

- Вознесенные к небесам, преданные миром вокруг, рожденные для царствования, всемогущие сыны божьи… Прошу, услышьте молебный плач вашей покорной слуги, вверивший в ваши ладони свою кровь и слезы, ничего не прося взамен и жаждя лишь вашего света, отчего-то отнятого с рождения. - Опустившись на колени, мне уже не оставалось выбора, кроме как сложить руки на груди, сжимая сердце и шепча заветные слова, про себя искренне ощущая ложь, сочившуюся с каждого слова, вызванную непониманием и болью, обидой на богов, которые даже не знают моего имени. И её могли услышать и узнать. Обычно, в ритуалах используются яды или ритуальные лезвия, но поскольку я не намеревалась ожидать ответа… мне позволялось не возносить им дары. Я была уверена, что никакой разницы не будет, ведь и так и так, их ненависть ко мне куда глубже, чем непослушание. - Сохраните во свете мою душу, избавьте от тьмы мысли мои, не дайте дрогнуть перед ликом смерти… И да будет царствование ваше вечно, варти. - Покончив с молитвой, я подняла глаза, ничего не ожидая увидеть и в итоге не найдя взглядом. Каждый раз... Каждый раз, всегда одно и тоже. Секунда пламенной веры, надежды, такой яркой, что в ночи она могла бы заменить костер. И спустя мгновения, словно удар по затылку, жестокая, несправедливая реальность, оставляющая тебя в быстро гаснущем гневе, после которого, на языке играл привкус горчицы и перца. Впрочем, для меня подобное было далеко не впервой... Всю жизнь, я словно испытывала одно и тоже, но сегодня, сегодня я смогу это исправить, найти новый путь, в нескончаемом лабиринте. Отряхнув колени от пыли, я быстро побежала к дверям, выскальзывая на улицу.

Глава 4

За окном уже наступала осень, заставляя деревья жахнуть и постепенно умирать, безвольно роняя свои жухлые и ломкие листья, устилающие землю словно сотканным из разных кусков ткани ковром, разноцветным, но неизменно грязным и неровным, словно сшитым дрожащими руками. Я не любила осень… медленное гниение мира вокруг, ранние ночи, что заставляли меня возвращаться во тьму кошмаров, порой даже быстрее чем я успевала оклематься после них. Отчаянные звери, что зачастую бродили за забором в поисках еды или тепла, порой выли так отчаянно, жестоко и злобно, что мне становилось их жаль, особенно в те моменты, когда выглядывая поутру из окна, я могла видеть, как их мёртвые, тощие и неровные тела, тащили к нам в имение, готовясь пустить на мясо и шкуры.

В Империи холода наступали резко, одномоментно и беспощадно, поражая своей природной жестокостью не только нерасторопных животных, но и многих людей. В столице порой не успевали сжигать бездомных, которые так и не решились вступить в легионы или церковь чтобы согреться и послужить своей стране на зиму. Впрочем… зачастую, крематории жгли лишь зимой. Осенью, во время, когда повсюду властвовали болезни, больно ударяя по южным районам Империи, тела использовались для баррикад и в качестве медицинских разработок. Кроме юга, где чумы лечились только огнем Чтецов о смерти, ведь пока территории все еще были в ранге нейтральной земли, наши лекари и жрецы не решались посещать их, рискуя своими жизнями во имя тех, кто возможно, даже не принял нашей веры. Лично мне повезло, я не болела никогда за одиннадцать лет жизни, даже обычной простудой. Возможно, боги посчитали мои проклятья уже достаточным испытанием и потому, вряд ли из милости, не решались приносить в дом Рихтер новые огорчения и проблемы, в лице болезней. Мать болела крайне редко но всегда тяжело, братья… в основном так же. Помню, когда семью сразила хворь, здоровыми остались только мы с отцом. Пожалуй, в те месяцы мы провели времени больше, чем за всю прожитую мною жизнь.