Проклятая и безликая

Тревелья был старым мужчиной, давно потерявшим всю молодость и красоту, зато сохранивший масштабы тела и хмурый взгляд, глядящий из-под заплывших жиром век, заросших черными бровями. Его тело громыхало при каждом шаге, словно вот-вот готовое расколоться и развалиться на части. Тога тащилась за ним, ни капельки не скрывая того, насколько тот был огромен, но тканевое одеяние, что украшались вышитыми серебром змеями и меховыми заплатками поддерживалась на туше Нериса даже не благодаря массе лендлорда, а с помощью ремня из черной, чешуйчатой кожи которую добывали с помощью специальной магии, чтобы не повредить нежные шкуры змей. Его огромные руки, казалось, могли запросто сломать мне шею, но вместо болезненно дрожали, крепко опираясь на трость из костей какого-то зверя, что на конце имел сгусток золота в форме некой чаши, которым можно было при желании убить. Он медленно шагал к нам на встречу, тяжело и хрипло вздыхая, второй рукой, украшенной несколькими перстами, поглаживая свои растрепанные, седые усы, на которых остались пятна вина, крошки и некоторые остатки иной пищи. На его поясе тоже бренчало оружие, как и подобало у каждого знатного дворянина, Нерис нес с собой дубинку с золотым навершием, в качестве украшения служила серебрянная змея, обвитая вокруг всего основания дубины, по совместительству представляющая собой одновременно элемент декора и возможность защитить пальцы при атаке. Впрочем, вряд ли Тревелья использовал эту колотушку где-либо, кроме парадов да званных ужинов, на которых та возможно служила для отбивания мяса. Но куда интереснее было рассматривать тех, кто шел рядом, поскольку они представляли собой поистине удивительных представителей церкви. По левую сторону медленно шествовал облачённый в черные рясы епископ крови, чей капюшон сверкал от капелек крови, в которых билось пламя. Его седые пряди редких волосы скрывали морщинистый лоб и тяжелые, опухшие щеки, соседствующие с странным, узким и непонятным ртом. Его руки скрывались в огромных рукавах, которые бренчали серебряными цепями и крестами. Его шаги не отзывались в сознании, но несмотря на это, я видела силу вокруг него и тихий шепот, исходящий от его скрытых под капюшоном губ. Рядом с ним, опустив взгляд и смиренно сложив руки между собой, шагал немолодая девушка, чуть младше тридцати, с аккуратными, практически детскими чертами лица, удивительно яркими, изумрудными глазами и пышными, бледно зелеными губами. Ее тело оказалось укрыто одеянием из чистого, белоснежного шелка, украшенного множеством рисунков змей, которые не казались столь вычурные как иные, поскольку вместо драгоценных камней и металлов, были просто нарисованы на одеянии и прошиты по контуру. На ее плечах лежала мантия… внезапно, матриарха слез, одной из верховных должностей в церкви змеи, четвёртой по важности, после самого Протектора. Это была накидка болотного цвета, изнутри расписаная молитвами и двумя изображениями змеиных зрачков, а снаружи покрытая лёгкой чешуей священных, малых змей. И как только она приблизилась, я ощутила, что подобное не было пустым звуком, не обманом и не фальшивкой, что являлось бы просто отвратительным святотатством. От девушки веяло властью, воздух дрожал, наполняясь отчаянными стонами и прерывистым дыханьем, а так же шипением, не прекращающимся ни на секунду. От девушки шел едкий аромат яда, когда она разомкнула губы, я смогла увидеть раздвоенный, змеиный язык, что тут же спрятался за губами. Мое сердце забилось быстрее, я ощутила вокруг себя всплеск эмоций, на душе стало тяжко, сердце обливалось ядом, в сознание вернулись все мои ошибки, вся ложь и презрение, но хуже всего, что каким-то образом, мне открылась ее душа, обнаженная до самого естества суть, заглядывать в которую я боялась, но которая лишила девушку всяких людских одеяний, обесчестив в моих глазах и показав истинный облик, таящийся за нежными одеяниями. Обнаженная перед мною, жемчужная кожа, вены на которой так отчетливо дрожали от избытка яда, в некоторых местах покрылась чешуей яркого изумрудного цвета, которая росла среди ее тела так же естественно, как у людей растут волосы или ногти. Ее пальцы вытянулись, становясь словно недлинные змеи, под губами скрывались острые, очень острые клыки, что вечно норовили вонзиться в хлесткий язык, а яд с которых жрица раз за разом убирала языком. Я видела каждую деталь ее тела, изгибы талии, трепыхающиеся груди и боязный, блуждающий взгляд, который так и искал того, кто мог бы увидеть ее наготу… но куда сильнее, притягивал взгляд отблеск запертой души, что сейчас, казался свернувшейся в груди змеей, не проснувшейся до конца, но уже живой, существующей.