Проклятая игра

Когда он поднялся на первые два пролета, в воздухе появился запах чего-то более резкого, чем сырость или пепел. Вероятно, тела все еще были там, где их оставили. Шло разложение тканей. Он не знал, сколько времени занимает этот процесс, но после пережитого за последние недели был готов к худшему; даже усиливающийся запах, когда он поднимался, едва касался его.

Он остановился на полпути, достал бутылку виски, которую купил, отвинтил крышку и, все еще глядя на оставшиеся лестничные пролеты, поднес к губам. Полный рот спиртного обмыл десны и горло, прожег путь вниз в живот. Он подавил искушение сделать второй глоток. Вместо этого закрыл бутылку и положил ее в карман, прежде чем продолжить подъем.

Воспоминания начали осаждать его. Он надеялся держать их на расстоянии, но они пришли непрошеными, и он не был достаточно силен, чтобы сопротивляться им. Образов не было, только голоса. Они эхом отдавались внутри его черепа, будто он пустой, будто Марти – просто безмозглое животное, отвечающее на зов высшего разума. Его охватило желание поджать хвост и убежать, но он знал, что если сейчас сдастся и вернется к ней, то угрызения совести усилятся. Скоро он будет подозревать каждое движение ее руки, гадая, не готовит ли Европеец ее к убийству. Это была бы совсем другая тюрьма: стены – подозрение, решетки – сомнение, и он был бы приговорен к ней на всю оставшуюся жизнь. Даже если Карис уйдет, разве он не продолжит оглядываться через плечо, когда пройдут годы, ожидая появления кого-то, чье лицо – лишь маска, а глаза – неумолимые очи Европейца?

И все же с каждым шагом его страхи множились. Он ухватился за грязные перила и заставил себя двигаться вперед и вверх. Я не хочу идти, пожаловался ребенок в нем. Не заставляй меня идти, пожалуйста. Достаточно легко повернуть назад, достаточно легко все это отложить. Смотри! Твои ноги подчинятся, стоит приказать. Вернись! Рано или поздно она проснется, просто наберись терпения. Вернись!

А если она не проснется, ответил глас рассудка. И это заставило его продолжать.

Когда он сделал еще один шаг, что-то шевельнулось на площадке впереди. Раздался звук не громче прыжка блохи, он его с трудом расслышал. Может, крыса? Скорее всего. Ведь сюда должны были собраться самые разные падальщики в ожидании пира. Он и к этому ужасу подготовился, ожесточившись от таких мыслей.

Марти добрался до лестничной площадки. Ни одна крыса не шарахнулась от его шагов, по крайней мере, он ее не увидел. Но здесь что-то было. Наверху лестницы по ковру каталась маленькая коричневая личинка, извиваясь в своем стремлении куда-нибудь добраться. Наверное, вниз по лестнице, в темноту. Он не смотрел на нее слишком пристально. Что бы это ни было, оно безвредно. Пусть найдет себе нишу, где будет толстеть, и со временем станет мухой, если таковы его честолюбивые планы.

Марти пересек предпоследнюю площадку и начал подниматься по последнему лестничному пролету. Через несколько шагов запах резко усилился. Зловоние вонючего мяса охватило его, и теперь, несмотря на скотч и всю умственную подготовку, его внутренности переворачивались снова и снова, как личинка на ковре, извиваясь и кувыркаясь.

Он остановился в двух-трех шагах от лестницы, достал виски и сделал два больших глотка, проглотив так быстро, что на глаза навернулись слезы. Затем он продолжил свой подъем. Что-то мягкое скользнуло под его каблуком. Он посмотрел вниз. Другая личинка, крупнее той, что внизу, была остановлена при спуске его ногой: раздавлена до жирной мякоти. Он взглянул на нее только на секунду, прежде чем поспешить дальше, осознавая, что подошва его ботинка скользкая; он мог раздавить немало других таких же личинок, пока шел.

От глотков спиртного у него запела голова; последние две дюжины шагов он преодолел почти бегом, желая скорее покончить с самым худшим. К тому времени, как он добрался до верха лестницы, у него перехватило дыхание. Возникла пьяная, абсурдная фантазия: он словно гонец, идущий с новостями о проигранных битвах и убитых детях во дворец некоего мифического короля. Только вот король и сам убит, и его битвы проиграны.

Он направился к пентхаусу; запах стал таким густым, что казался почти съедобным. Как и в прошлый раз, Марти увидел свое отражение в зеркале; он пристыженно отвел взгляд от испуганного лица, и оказалось – Боже! – что ковер полз. Не две или три, а дюжина или больше жирных, корявых личинок трудились, казалось, вслепую, чтобы найти свой путь по ковру, который был запятнан их путешествиями. Они не были похожи ни на одно насекомое, которое он видел раньше, лишенные какой-либо внятной анатомии, и все разных размеров: некоторые тонкие как палец, другие размером с кулак ребенка; их бесформенные тела были фиолетовыми, но с желтыми прожилками. Они оставляли за собой следы слизи и крови, похожие на раненых слизняков. Он обошел кругом. Они разжирели на мясе, с которым он когда-то спорил; не хотелось рассматривать их пристально.