Проклятая игра

Внезапно снова возникли огни на горизонте. На этот раз — при их вторичном появлении — образы обрели формы. Вместо спиралей она увидела поднимающиеся колонны дыма. А вместо морей света — ландшафт с прерывистым блеском солнца, которое вонзалось в дальние холмы. Птицы поднимались на сожженных крыльях, затем оборачивались в листы книг, выпархивая вверх из пожара, который вздымался со всех сторон.

— Где ты? — спросил он снова. Ее глаза бешено крутились под закрытыми веками, попав в эту сияющую область. Он не мог различить ничего, кроме того, что она рассказывала, а она была ошеломлена, восторгом или ужасом, она не мог сказать, чем именно.

И здесь был также звук. Не сильный — тот край, по которому она шагала, слишком пострадал от опустошений, чтобы кричать. Жизнь почти ушла отсюда. Под ногами раскинулись тела обезображенные так жутко, как будто они упали с неба. Оружие, лошади, механизмы. Она видела все это как будто сквозь пелену ослепительного пожара, и ни один образ не блистал больше раза. За секунду темноты между одной вспышкой и другой картина полностью менялась. Только что она видела себя стоящей на пустой дороге и перед ней обнаженная кричащая девушка. А в следующий миг она глядела с холма вниз на стриженную лужайку, урывками видя ее сквозь клубы дыма. Теперь перед ней было серебряное тело березы, и вот его уже нет. Сейчас мелькнули руины с обезглавленным человеком у ее ног и снова исчезли. Но всегда огоньки были где-то рядом: сажа и крики в воздухе, чувство безнадежного круга. Она ощущала, что это может длиться бесконечно, эти меняющиеся сцены — в один миг ландшафт, а в другой — жестокий кошмар, — и у нее не будет времени, чтобы связать эти образы.

Затем, так же резко, как исчезли первые фигуры, пропали огоньки, и снова вокруг установилась тьма.

— Где?

Голос Марти нашел ее. Он был так встревожен, что она ответила.

— Я почти умерла, — сказала она совершенно спокойно.

— Кэрис? — он боялся, что, называя ее, пробудит Мамуляна, но ему было нужно знать, говорит ли она сама с собой или с ним.

— Не Кэрис, — ответила она. Ее рот, казалось, терял свою полноту, губы утончались. Это был рот Мамуляна, а не ее.

Она отняла руку с колен, как будто намереваясь коснуться своего лица.

— Почти умер, — сказала она снова. — Битва проиграна, ты видишь. Проиграли целую кровавую войну…

— Какую войну?

— Проигранную с самого начала. Но это не важно, да? Подыщу себе другую войну. Всегда какая-нибудь происходит рядом.

— Кто ты?

Она нахмурилась.

— Что тебе до этого? — огрызнулась она. — Это не твое дело.

— Да, это не так уж важно, — ввернул Марти. Он боялся допрашивать слишком настойчиво. Но на его вопрос ответил шепот:

— Меня зовут Мамулян. Я сержант из третьего фузильерского. Поправка: был сержантом.

— Не сейчас?

— Нет, не сейчас. Сейчас я никто. Безопаснее быть никем в эти дни, ты так не думаешь?

Тон был жутко приятельский, как будто Европеец точно знал, что случилось, и решил поговорить с Марти через Кэрис. Может быть, другая игра?

— Иногда, — сказал он, — я думаю о том, что сделал чтобы быть в стороне от бед. Я такой трус, ты видишь? И всегда был. Ненавижу вид крови.

Он начал смеяться в ней, густым, неженским смехом.

— Ты просто человек? — сказал Марти. Он едва мог поверить в то, что сам сказал. В мозгу Европейца прячется не дьявол, а этот полусумасшедший сержант, потерянный на каком-то поле сражения.

— Просто человек? — повторил он.

— А ты что хотел — кем мне еще быть? — ответил сержант быстро, как вспышка. — К вашим услугам. Все, только чтобы меня вытянули из этого дерьма.

— С кем, ты думаешь, говоришь?

Сержант нахмурил лицо Кэрис, разгадывая что-то.

— Я теряю разум, — сказал он горестно. — Я говорил сам с собой столько дней. Никто не выжил, ты видишь? Третий смели. И четвертый. И пятый. Все взорвали к черту!

Он остановился, лицо сложилось в гримасу.

— Не с кем сыграть в карты, черт возьми. Не могу же я играть с мертвецами, а? У них нет ничего для меня… — голос стал удаляться.

— Какой сегодня день?

— Какое-то октября, не так? — вернулся сержант. — Я потерял чувство времени. Однако ночами дьявольский холод, вот что скажу. Да, должно быть, по крайней мере, октябрь. А вчера был ветер со снегом. Или это было позавчера?

— А какой год?

Сержант расхохотался.

— Я не настолько плох, — сказал он. — Сейчас 1811-й. Точно. Мне будет тридцать два девятого ноября. И старше сорока я не выгляжу.

1811-й. Если сержант говорит правду, то Мамуляну уже двести лет.

— Ты уверен? — спросил Марти. — То, что сейчас 1811-й, ты в этом уверен?

— Заткнись! — прозвучал ответ.

— Что такое?

— Неприятности.

Кэрис снова опустила руки на грудь, будто в судороге. Она чувствовала, что ее окружило, но чем, не могла понять. Пустая дорога, на которой она стояла, резко исчезла, и теперь она ощущала себя лежащей внизу, во мраке. Здесь было теплей, чем на дороге, но неприятно теплей. Пахло гнилью. Она сплюнула, не раз, а три или четыре, чтобы избавиться от неприятного привкуса. Где она, Бога ради?!