Проклятая картина Крамского

Конечно, сестрица не обрадуется… и, может, этую любовь выдумкой сочтет, дурью, но коль так, пусть сама сие сыну и объясняет. Он же, поживши подле избранницы своей, глядишь, и поутихнет со страстию, разберется, что и к чему…

На третий день Мизюкова кликнула племянника и горничную, глядеть на которую после того дня спокойно не могла.

– Дам я тебе свободу. – Слова сии было нелегко произнесть. – А уж что вы с ней делать станете – не моя забота… Только, Давидушка, подумай еще раз… Хорошенько подумай… о матушке своей…

Мать он любил.

Но Матрену Саввишну свою любил еще сильней. И коль желала Мизюкова племянника образумить, то не те слова подобрала. Он, счастливый, что обрела его избранница свободу, враз подумал о матушке своей горделивой с ее планами… и о том, что сделает она все возможное, дабы порушить эту женитьбу… и о том, что, быть может, не сумеет он защитить свою невесту…

А вот жену – дело иное.

Обвенчались Давид Бестужев с избранницей своею, бывшею холопкой Матреной Саввишной, на следующее же утро в местечковой тихой церквушке…

Глава 3

Из полиции приходили.

Так должно было быть, и человек уговаривал себя не волноваться.

Он ведь готовился к этому визиту.

– Значит, вы поехали в ресторан…

– Не совсем. – Человек старался не смотреть полицейскому в глаза. Он читал книги, он знает: в глаза смотрят, когда врут. А ему надо, чтобы его ложь походила на правду.

Он почти и сам поверил, что это и есть правда.

– Домой… я не люблю рестораны… – Человек рукой махнул. – Да и… настроения, честно говоря, не было.

Полицейский поверил.

Он тоже был не особо умен, потому как умные люди в полицию не идут, там собираются одни неудачники.

– Враги… не знаю. – Человек нахмурился, делая вид, будто раздумывает над последним вопросом. Странно. Ему казалось, что после убийства он будет испытывать угрызения совести, но та молчала. И хорошо… Значит, он всецело прав, избавив мир от Генки. Он, можно сказать, этому миру услугу оказал!

Главное теперь – найти картину…

– Разве что Илья… – задумчиво протянул человек, потому что полицейский не спешил уходить. Сидел. Смотрел. Все равно идиот, по лицу видно, скучно ему. – У них там какие-то свои дела были… Его с наркотиками взяли… а Илья утверждал, что это Генкины… а Генка все отрицал. В школе выспрашивали… потом дело это замяли. Илью выпустили… Не знаю, кто там был прав, но его вынудили уйти. Он в университет поступать хотел, а пришлось в училище. С характеристикой такой, которую ему дали, сами понимаете, никуда не сунешься… и на вечере выпускникнов они поссорились.

– Поссорились? – Полицейский подался вперед, а человек внутренне поморщился. Все же ссора – слишком явная ложь, такую легко опровергнуть. А опровергнув, задаться ненужными вопросами.

– Ну… не совсем… Они о чем-то говорили… вышли на лестницу пожарную. Там есть местечко… и там они были. А потом Илья выскочил нервный такой… наверное, опять отношения выясняли. В школе они вообще дрались. И Илья клялся, что убьет Генку… Но это же было двадцать лет назад!

Восклицание получилось уместным. И полицейский кивнул, он теперь запомнит, что драка в принципе была, и угроза… А остальное – пусть уж Илья сам выкручивается, раз он думает, что умный такой.

– Скажите, – полицейский все равно не уходил, огляделся, – вы искусством занимаетесь?

– Скорее историей искусства. – Человек позволил себе снисходительную улыбку. Все же род его занятий был слишком сложен, чтобы осознала его личность столь примитивная.

– Ага… и, значит, мне сказали тут про картину… Потерпевший к вам не обращался?

– Зачем?

– Не знаю. Ну… может, за консультацией какой…

– Он сам был искусствоведом…

Ложь.

Не был он ни минуты. Он всех обманул… выкрутил руки… вынудил… Всегда присваивал себе чужие работы. И только смеялся… Чья это была находка?

Да он сам в жизни не догадался бы…

Ничтожество.

– Значит, не обращался…

Опасный момент…