Проклятая картина Крамского

– Понимаю, что здесь ты счастлив. Но только ты. Не она.

– Я думал…

– Сомневаюсь.

– Амалия!

– Что? – Она усмехнулась, и Давид махнул рукой: что взять с этой невозможной женщины? С другой стороны, ее общество было не то, чтобы желанно – Давид обошелся бы и без него, – но рядом с ней он чувствовал себя свободным от условностей.

– Ты думал, что если ты счастлив, то и она тоже. – Амалия приняла предложенную руку. – Это довольно распространенное заблуждение…

Он вывел ее на балкон. Почти недопустимое уединение, с другой стороны, здесь-то никто не подумает о них дурно…

– Она хочет в Петербург, – вынужден был признать Давид. – А я не понимаю, зачем ей?!

Амалия приподняла бровь.

– Ну да, конечно… балы… рауты… театры… Господь милосердный, разве это может быть кому-то интересно?

– Твоей матери интересно же…

– Так это мать, а Матрена, она другая…

– Или ты решил, что она другая, – поправила Амалия. – Давид, ты… ты вообще когда-нибудь спрашивал ее о том, чего она хочет?

Давид отвернулся.

Проклятье… Она не права! Она не может быть права!

Но Амалия никогда ему не лгала. Порой была резка, иногда ее резкость граничила с откровенным хамством, но… вот не лгала. Давид ценил эту честность. И тогда получается, что он сам виноват? Решил за обоих… привез Матрену сюда, надеясь, что именно здесь они будут счастливы, а вместо этого… Вместо этого его жена несчастна. А он не удосужился узнать, что именно ей нужно.

– Не переживай. – Амалия всегда знала, когда стоит утешить. – Здесь не только твоя вина. Она вполне могла бы сказать, что именно ей нравится… В конце концов, не немая ж.

Она и говорила.

Заводила робкие беседы, намекала, только Давид упорно не желал намеки слышать и понимать.

– И что мне делать?

– А это уже тебе решать. – Амалия раскрыла веер, провела мизинцем по пластинам из слоновой кости. – Ты можешь оставить все как есть…

И тогда Матрена будет несчастна.

– Возможно, она привыкнет… смирится…

– А возможно, и нет.

– Да.

– Остается Петербург…

Амалия пожала плечами: мол, это решение целиком за Давидом.

– Чего ты боишься? – спросила она и, прежде чем Давид успел ответить, продолжила: – Прекрати. Я слишком хорошо тебя знаю. Никогда прежде ты не избегал столицы столь настойчиво… И эта тяга к сельской жизни совсем для тебя не характерна. А значит, дело не в тебе. Дело в ней.

Можно было бы промолчать.

Или солгать.

Или просто сказать, что некоторые вещи Амалии не касаются, она бы не обиделась, приняла все, как есть…но Давид ответил.

– Она так… красива.

– Красива, – согласилась Амалия, скрывая усмешку за веером.