Проклятая топь

Теперь Мирослава не боялась поднять на мужчину глаза, разглядеть как следует его стройную подтянутую фигуру, его немного сухое лицо, спадающие до плеч торчащие в разные стороны черные, изъеденные тонкими линиями седины волосы. — Филин. — Окликнула его Мира, заставив обернуться. — Не уходи… — протянула она, стыдливо опустив глаза. — Останься с нами. Со мной хоть на чуток.

— Ты правда этого хочешь? — удивлённо спросил мужчина, не двинувшись с места, на что женщина ответила кивком, почти незаметно подняв правый уголок рта.

Прошло восемь лет с тех пор, и с каждым годом Ива становилась всё больше похожа на свою мать. Те же ровные черты лица и тот же слегка задранный кверху носик и ясные, словно небо, голубые глаза. Вот только кудри волос наполнялись чернотой с легким отблеском белых, еле заметных прядей.

Она любила гулять в поле возле их с мамой домика и, собирая сухую поросль полевой травы, мастерила себе куколок и, играя в них, представляла себя взрослой, красивой и очень нужной кому-то, кроме её матери. Быть может, потому что ей было очень одиноко. Или, быть может, потому что её никто не замечал, а городские ребятишки в шутку называли её чучелом и не разрешали с ними играть. От чего она еще сильнее осознавала то понимание, что дано не каждому в её годы. И она уже не старалась бороться, понимая, что это бессмысленно. Что она — изгой.

— Ива, милая, ты что тут сидишь совсем одинокая? — проговорил Филин, приземлившись рядом с девочкой, полностью погрузившись в полевую высокую траву.

— Просто не хочу никого видеть. — Нахмурив носик, ответила девочка и, всхлипнув слегка, прижалась к мужчине, ткнувшись носом в белоснежный рукав его рубахи. — Дядюшка Филин, скажи, почему люди такие злые? — спросила вдруг она, отстранившись от мужчин и принявшись набирать в пучок траву, соорудила новую куклу.

— Не знаю! — пожал он плечами в ответ. — Видно, это в них заложено природой. Остается только пожалеть их.

— Понятно. — Глубоко вздохнула девочка, продолжая сооружать новую куклу, еще одну, даже не заметив, как мужчина, поднявшись на ноги, пошел к домику.

— Здравствуй, Мира. — Тихо произнёс мужчина, проскользнув в небольшое помещение сквозь приоткрытую дверь. — Я скучал по тебе. — Подошёл он вплотную к женщине и протянул ей букет из полевых цветов.

— Не похоже! — хмыкнула в ответ Мира, положив букет на стол, продолжая мелко резать свежую зелень одуванчика.

— Ива меня дядюшкой называет. Почему? Ты ей так и не сказала, что я её отец? — немного начиная злиться, проговорил Филин, словно заставляя своей интонацией Миру отвлечься от своих дел и обратить на него внимание, поговорить. — И поставь, наконец, цветы в воду, они же умирают!

— Она бы, может, назвала тебя отцом, если бы ты появлялся чуть чаще, чем пару раз в полгода! — более грубо ответила Мирослава, положив нож на стол и достав с верхней полки кувшин, налила в него воды из большой деревянной бочки, что стояла возле выхода, и, пересекая комнату, слегка задела мужчину плечом, опустила стебли цветов в воду, поставив кувшин на столе у окна. — Ты обещал, что не покинешь нас! Ты обещал, что будешь заботиться и защищать нашу дочь, а сам исчезаешь! Я не хочу больше так жить. Понимаешь! — громко говорила она, стараясь сдержать свой голос, что желал перерасти в крик. — Если мы не нужны тебе! Если ты не хочешь жить с нами как с семьёй, любящей тебя всем сердцем, то уходи насовсем и не морочь голову! Я не девочка уже, я стабильности хочу!

— Я понял! — глубоко вздохнул он и, сильно обняв женщину, закопался носом в её светлые кудри. — Я совсем забыл, что значит человечность, что значит любить, забывая себя. Прости меня, родная! — еле слышно говорил Филин, поглаживая её волосы, словно успокаивая. — Я прошу тебя, дай мне два дня. Всего лишь два дня, и я приду к вам навсегда. Я назову тебя женой и никогда. Слышишь?! Никогда больше не уйду!

— Если бы ты знал, как сильно я тебя люблю! — вздохнула она, успокоившись, обвила мужчину руками. — Но, если ты меня обманешь. Если ты не придёшь ко мне через два дня, то сделай одолжение, забудь ко мне дорогу! — А мужчина в ответ лишь улыбнулся слегка, крепче сдавив её в объятьях на прощанье и отстранившись слегка, обернулся большим филином. Расправив крылья, словно разминаясь, встрепыхнулся, немного распушив перья, и улетел.

Этим днем она не могла найти себе места, периодически бросая в сторону леса печальный взгляд. Второй день уже истек наполовину, а Филина все не было. Она вышла из дома, облокотившись плечом о ствол дерева, что держал навес над крыльцом, наблюдала за тем, как беззаботно играла в поле её дочь.

Наполнив воздух дорожной пылью, что тянулся шлейфом, поднимаясь выше и рассеиваясь над порослью полевой травы, возле её дома остановились лошади. — Эй, травница! Принеси-ка воды! — мужской твердый голос привлёк её внимание, и Мира, приподняв глаза на лошадей, принялась разглядывать их наездников.