Проклятая весна

Робли наморщил нос, словно пытаясь сдержать слезы. Он провел пальцем по ржавой шляпке гвоздя, торчащей из перил.

– Элиза мне все говорила, что нужно их починить, что ребенок может пораниться. А я подумал – куда спешить, понимаешь? Она же не сразу начнет повсюду ползать. – Робли шмыгнул носом, повернулся ухом к двери, прислушиваясь к Элизе. – Ты знаешь, что Дэниел вернулся? Он теперь ученый. Кандидат наук. Учился в колледже и всякое такое. – Коллин ощутила, как краснеет ее лицо, но Робли, казалось, этого не заметил. – Кажется, его мама очень больна, – продолжил он. – Он к нам заходил. Считает, что это все может быть связано с ядом, который использует «Сандерсон». По правде говоря, когда они распыляют отраву с вертолетов, особенно весной, когда начинается сезон вырубки, ощущается это не очень. Даже вода из-под крана приобретает привкус яда. – Робли покачал головой. – Не знаю. Он казался каким-то ненормальным. Хочет, чтобы мы подписали петицию, запрещающую «Сандерсону» распылять отраву. – Робли хмыкнул. – Как будто его можно остановить какой-то чертовой петицией.

На мгновение он вроде бы воспрял. Коллин знала, что бывают моменты, когда ты забываешь о своем горе, пусть даже всего на несколько секунд.

– Впрочем, я об этом задумался. Видела ирисы, которые выращивает Элиза? – спросил Робли, и Коллин повернулась, чтобы бросить на них взгляд. – Недавно мимо проезжал грузовик – обрабатывал сорняки на обочине. Всю эту дрянь смыло к нам вниз. А у Гейл Портер, которая живет неподалеку, погибли все пчелы.

Оконные стекла начали тихо дребезжать: из-за поворота показался груженый лесовоз. Робли подождал, пока он проедет мимо.

– Я этой отравы не боюсь, – продолжил он, когда шум грузовика стих и вдалеке послышался визг тормозов. – Но что, если он прав? Что, если они нам просто не рассказывают обо всем этом дерьме? – От сковороды поднимался аромат запеченного тунца. – Давай я. – Он взял запеканку. – Элиза уже неделю не выходила на улицу. Я ухожу на работу, возвращаюсь через три дня, а она как будто вовсе не двигалась.

– Это нормально, – произнесла Коллин, чувствуя, как в груди поднимается волна печали. – Такое бывает, особенно… Особенно после такой большой потери.

– Спасибо за это. – Робли кивнул на запеканку. – И за то, что отвезла ее в клинику, когда я был на работе. Я тебя за это так и не поблагодарил.

Потом Робли ушел, а Коллин вернулась в свой пикап и поехала по подъездной дорожке – мимо ирисов, растущих в своих шинах-клумбах, мимо пустого одноэтажного дома Мелоди Ларсон, мимо ржавеющих белых ульев во дворе Гейл Портер.

17 сентября

Карпик

Дядя Юджин рубил дрова. Грудь у него была такой белой по сравнению со всем остальным телом, что казалось, будто он носит нижнюю рубашку из собственной бледной кожи. Длинношерстная мама-кошка мяукала в вольере, отвисшие соски волочились по грязи.

– Где ее котята? – спросил Карпик у Уайета. Новорожденные котята были такими милыми и теплыми, так смешно копошились под боком у мамы. Карпику каждый раз хотелось открыть в груди маленькую дверцу и засунуть одного внутрь.

Уайет прихлопнул комара, размазал его по руке.

– Она их съела.

С заднего двора, где Агнес и другие девочки, сидя у костра, мастерили лодки из листьев, донесся громкий смех тети Энид.

Уайет пересек дорогу, избивая палкой увядшие папоротники.

– Откуда ты знаешь, что она их съела? – спросил Карпик. Он был почти полностью уверен в том, что Уайет лжет, но Уайету было десять лет. Он мог повалить Карпика на землю и держать его так, пока сердце не начнет колотиться у самого горла.

Уайет пожал плечами.

– Да какая разница? У нее будут еще котята. Кошки – те еще потаскухи.

Вода в ручье стояла неподвижно, словно в пруду. Карпику нельзя было заходить в воду без взрослых, но Уайет ушел на другую сторону, и его никто не видел. Он нашел палку, на ходу ободрал с нее кору, потерся о шелковистую древесину носом. Когда он поднял голову, то увидел, что стоит на краю дороги, которая упирается в ручей. Он перешел ручей вслед за Уайетом – тот как раз с трудом выбирался из зарослей сухих мертвых камышей. Вода подернулась тонкой пленкой зеленой ряски. Карпик погрузил палку в воду и вытащил наружу волосатый жгут слизи. От него пахло тухлыми яйцами. Карпик взмахнул палкой, отбрасывая эту гадость в сторону, и ком водорослей приземлился прямо на грудь Уайета.

Тот отпрянул назад, принялся бешено отряхиваться.

– Я тебя урою!

Карпик попятился, его ботинок погрузился в воду.

– Ты труп! – орал Уайет.

Карпик развернулся и побежал. Мокрый ботинок влажно хлюпал. Он слышал, как Уайет продирается через кустарники следом. Карпик прорвался сквозь папоротники, и они распахнулись, словно занавес, открыв наполненный водой шар со свернувшимся внутри розовым малышом. Уайет схватил Карпика за плечи, опрокинул его на спину и взгромоздился ему на грудь, тяжело пыхтя.