Проклятье Жеводана

Тяжелая решетчатая дверь не закрывалась вовсе. В углу стоял массивный грубый стол, приволоченный сюда – как сейчас помню! – с жутким скрежетом об пол. До сих пор от одного-единственного воспоминания о нем меня пробирает дрожь.

Кровать была, пожалуй, в самом деле жутковатая. В подвале она, очевидно, оказалась из-за кривизны и общей дряхлости. Однако ее застелили мягкой периной, и я велел переменить на жесткий матрац, иначе бы приступы провалов сквозь кровать, сквозь землю, сквозь этот мир были бы неминуемы.

Свежие простыни пахли лавандовой водой, которую, по крайней мере, мои богобоязненные предки считали средством исцеления от ран не только телесных, но и душевных.

Таким образом, мне не приходилось жаловаться, когда я тут проводил свои ночи. Именно здесь, в стенах мрачного подземелья, я смог обрести покой. Мой разум отдыхал, находя успокоение в глубоком безмятежном сне.

Но я понимаю, с чем был связан вопрос моего отца – как мне вообще удается тут сомкнуть глаза?

Спал я все равно не на кровати, а как раз за столом, укутавшись теплым шерстяным пледом.

Протирая глаза, я потянулся и размял шею.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Пойдем наверх? Я ничего не слышу из-за этого адского лая, – предложил отец, и до меня только сейчас дошло, что не все могут спать под шум, вроде воплей диких гиен.

Сперва я попросту не понял смысла в словах своего дорогого родителя, ибо мне ничуть не мешал тот галдеж, который поднимали южные хищники.

Прежде чем подняться наверх, я должен был удостовериться, что мои питомцы в безопасности, имеют доступ к чистой воде, не ранили ни себя, ни друг друга, ведь я уже предпринимал попытку случки.

– Этьен? – окликнул меня отец, уже стоя одной ногой на ступени лестницы.

Я не сразу отмер от своих наблюдений. Бремя ответственности сильно давило на меня, как четкое понимание того, что все в замке попросту мирятся с пребыванием здесь экзотических животных, и никто, ни единая душа не разделяет моего восторга относительно них.

Мои глаза, уже обостривши свое восприятие в подвальном полумраке, пристально вглядывались, выискивая, нет ли на зверях проплешин, выдранных в склоке с сородичем. Более того, мне не раз и не два приходилось слышать рассказы о том, как звери, сломленные невольной жизнью, сами вырывали на себе шерсть.

И пока мой взор был сосредоточен по ту сторону тяжелых кованых прутьев, я вновь услышал свое имя.

– Этьен! – встревоженно воззвал отец.

– Да-да, иду, – произнес я, насилу оторвав свое внимание от клеток.

Поднимаясь по ступеням, я пару раз оглянулся через плечо, и, потирая свой затылок, наконец был готов внять разъяснениям отца.

– Так что случилось? – спросил я.

– Не хотел тебя отвлекать от твоих… – папа прищелкнул в воздухе рукой, пытаясь припомнить слово.

– Гиен, – любезно напомнил я.

– Именно, – согласно кивнул отец. – И их у тебя две породы – с севера, с юга, ведь так?

Я удивленно вскинул брови, заглядывая на отца, тронутый вниманием к своим словам. Как бы граф Готье ни старался сохранить холодную маску на лице, его губы нет-нет, да и расплывались в мягкой улыбке.

– Ты мне нужен. Надо ответить на несколько писем. И нет, – от родительского взгляда не ускользнуло, с каким недовольством я закатил глаза. – Сын, уйми ненадолго свои капризы, прошу тебя! Ты откладывал это настолько долго, что люди уже спрашивают, не отдал ли ты свою душу Господу.

Я уже хотел ответить: «Так отвечай, что я отдал ее Дьяволу», как вдруг меня подвело мое собственное тело. Что-то резко ударило в нос, и я громко чихнул. В груди стукнуло что-то изнутри, со всей дури врезавшись о ребра, и я едва успел прикрыть рот рукой.

Разогнувшись, я встретился с настороженным взглядом отца.

– Тебе стоит согреться, – произнес отец, протягивая белый платок.

– Благодарю, но мне не холодно, – ответил я, утерев нос.

– Тебе напомнить, как много людей из нашей родословной умерли от холодов? – спросил отец.

– Мне на ум приходит намного больше случаев отравлений. Ну, и конечно же, мое любимое – смерть, безусловно, насильственная, а убийца так и не был найден, – протянул я, вероятно, более мечтательно, нежели стоило.

– А еще детоубийство, – добавил отец.

– Ну, это ты совсем далеко взял, что за темные века? – усмехнулся я и все же окликнул мимо проходящую служанку и распорядился, чтобы мне приготовили горячую ванну.

* * *

Я думал, я обрел покой.

Меня перестали мучить пробуждения. Вопреки расхожему недугу в нашем роду, а именно – зловещие сны, что пророчат беду. Каждый раз я как будто пробивался сквозь стеклянный купол в порыве сделать первый глоток воздуха, находясь на грани губительного удушья.

Я стал менее придирчив к шуму.

Проводя время в зверинце, я слышал нескончаемый галдеж и лай. Под этот оглушающий крик мне приходилось проводить свои наблюдения за питомцами. Признаться, справлялся я плохо, особенно поначалу.

Однажды я до позорного поздно заметил старую, уже запекшуюся рану на задней лапе одного из питомцев. Меня сковал ужас, хоть ранение было легкой ссадиной.