Проклятье Жеводана

Мы все глубже уходили в дремучие заросли нелюдимой чащи. Тут не было ни тропы, чтобы туда ступала нога человеческая. Когда начался крутой спуск, даже Жан, что говорить обо мне, прилагал какие-то усилия, чтобы не сорваться. Он так стремительно уходил вперед, что меня уже несколько раз обдавало холодным потом от одной мысли потерять его из виду. Обратный путь мне был не по силам, не в одиночку. Когда я с ужасом понимал, что разрыв меж нами вот-вот оставит меня одного в лесу, Шастель взбирался на камень, поваленный ствол или попросту расправлял плечи, вытягиваясь в росте еще больше. Так он будто бы выискивал нужную тропу, хотя я-то знал, что он отыщет путь, даже будь сейчас кромешная ночь и проливной ливень.

Дремучая чаща поглотила нас. Тяжелое дыхание раздирало мне грудь. Мои ноги уже дрожали от усталости, когда мы прибыли к подножию оврага. Жан оглянулся по сторонам, пока я стоял, упершись руками в колени, и переводил сбитое дыхание. Кругом ни души. Лишь при таком раскладе Жан и открыл свой тайник, скрытый тяжелым валуном, тремя бревнами и ветками, накиданными сверху. Обнажились прутья решетки, заросшие мхом и лишайником. Затаив дыхание, я вглядывался туда, во тьму, как вглядывался уже в ту беззвездную ночь в Алжире.

Но теперь по ту сторону решетки таилось не чудище, неведомое мне доныне. Там, сложив лапы, а поверх положив свою морду, томился Зверь, мой Зверь. Чудовище никак не реагировало ни на свет, ни на появление Жана, ни на меня. Скольких же сил мне стоило не прильнуть к клетке. Мое сердце разрывалось на части. Первый мой порыв – животный ужас пред уродливым богомерзким злом, которое изводило меня столько лет. Кузен клял меня, что я не желаю смерти Зверя? Никто так не желал ему смерти, как желал я. Но вместе с тем я замирал, как замирает человек, столкнувшись в природе с жестоким напоминанием о собственной ничтожности. Как замирает человек перед величественными водопадами, своим шумом пожирающими любую болтовню или крик, перед великим морем, его черными пучинами, в которых сокрыто само время, окутанное холодным тяжелым мраком вод, как замирает человек при виде звезд и комет, при виде затмений и полярного сияния. С таким же завороженным чувством я трепетно отступал, пряча любую ненависть и злобу, ибо видел сущность иной природы, неподвластной мне.

– Рискнем, – повторил Жан свои же слова, брошенные еще в хижине, и закатал свой рукав. – Повели ему не жрать мяса. Я дам ему свою руку.

Я уставился на Шастеля, широко вытаращив глаза. Чем дольше я смотрел на него, тем отчетливей было понятно, что он не шутит. Мой взгляд метался между Зверем и разноглазым охотником. Сглотнув, я обхватил себя попрек тела и прикрыл рот рукой.

– Допустим… – протянул я. – Но ведь при таком раскладе я ничем не рискую.

– Я с одной рукой за себя постою, а вот за тебя… – Шастель окатил меня снисходительным насмешливым взглядом.

– Ясно, – усмехнулся я.

Тогда мне казалось, что я еще решаюсь, что у меня еще есть выбор, что хоть какая-то частичка моей души не жаждет рискнуть, не жаждет подчинить Зверя. Как обычно, Жан не спрашивал, готов ли я, более того, я даже своего согласия никаким образом не выразил, когда Шастель пошел отпирать Зверя. Мое ружье было наготове. Мой мозг затмили мысли о предстоящем действе. Меня не волновало ничего, ни то, что Зверь почти наверняка сбежит, что и я, и Жан почти наверняка не справимся, подставившись так сильно под свирепые когти и клыки Зверя. Я уже так сильно желал развязки, что принял бы любой финал, лишь бы он поскорее настиг нас троих.

Омерзительный лязг старого замка пронзительно заревел, идя неохотно и туго. Зверь поднялся на ноги и встряхнулся. Слишком поздно я задумался о том, как же Шастель вообще загнал Зверя вновь в клетку? Тут же ответом пришло все, что я видел в Алжире, и теперь в моем разуме не было ничего невозможного, что касается Шастеля и его власти над дикими хищниками.

Еще бы мгновение, и я бы вскрикнул, прося Жана не открывать монстра и вообще бросить наше дерзновение против проклятых сил темных богов. К счастью ли? – но я опоздал, и Шастель открыл дверь. Истомленная неволей, тварь, как и ожидалось, бросилась на Жана, который только этого и ждал, подставив омерзительной пасти правую руку. Меня сковало оцепенение, и все стихло. Я не слышал ни рыка, ни крика, никаких звуков борьбы. Медленное эхо осторожно подступалось к моим ушам, как будто нахожусь глубоко под водой, но медленно всплываю к поверхности, чтобы наполнить грудь первым вздохом, который переломит ход.

– Брось, – мои губы едва шевелились.