Проклятье Жеводана

– А как еще призвать хоть к чему-то человеческому в тебе? – спросил кузен.

Я вскинул брови.

– И это ты мне говоришь? – спросил я. – Как будто я избрал своим ремеслом убийство, что людей, что животных. Тебе же это нравится? Не ври, не ври мне про доблесть, про долг, про то, что у тебя нет выбора. Ты – аристократ, и ты выбираешь, а не довольствуешься. Я уже это говорил, кажется. И ты выбирал убивать всю свою жизнь. Ты убивал там, на другом материке, и, вернувшись сюда, снова убиваешь. И говоришь мне, основателю больницы для нищих и убогих, что во мне нет ничего человеческого?

– Не юродствуй, братец, – хмуро отозвался кузен. – Не надо читать мне мораль. Ты клянешь меня убийцей не из-за войны и не из-за охоты.

– Возможно, – я развел руками. – Если ты о той маленькой неурядице из детства, так это даже и не охота была. Они были заперты, прикованы на цепь, а у тебя было ружье и, конечно же, твое желание убивать, которое ты ничуть не растерял за эти годы, а сохранил и приумножил.

– Ты так и не простил, – Франсуа глубоко вздохнул и провел рукой по лицу.

– Мое прощение не изменит ничего, – я пожал плечами, рухнув обратно в кресло.

– Ошибаешься. – Кузен замотал головой и спрятал лицо в ладони.

Мы сидели молча. В моем кармане тикали часы отца. Стекло я так и не заменил.

– Я виню себя за это до сих пор, – вздохнул кузен.

– Славно, – равнодушно бросил я.

– Я виню себя, что ты пропал тогда, в Алжире. Я виню себя за то, что не был рядом с тобой тогда, в подвале нашего замка, когда гиена набросилась на тебя. И я винил себя все те десять лет, которые ты провел здесь, а я в Новом Свете.

Мой равнодушный взгляд не шевелился. Когда кузен смолк, мои плечи чуть дрогнули.

– А ты винишь себя? Что не смог их защитить? – спросил он, подавшись вперед.

Я с размаху огрел его, наотмашь ударив тыльной стороной ладони, и ринулся к выходу, но кузен схватил меня выше локтя за предплечье и сам поднялся с кресла.

– Поэтому ты не хочешь смерти Зверя? – спросил он, заглядывая мне в глаза, а я нарочно отводил их.

– Я не хочу смертей вообще, – я вырвал свою руку из его хватки. – Тебе, Лейтенант Охоты, не понять.

– Этьен, прошу тебя, подумай о сыне. Сейчас, пока не поздно. Мне не понять почему, но я вижу, что Зверь для тебя много значит, как и все твои питомцы. Но, Этьен, ничто не сравнится с потерей ребенка. Твое сердце, израненное мной, отцом, бог весть кем, не выдержит, если ты потеряешь Лю. Прошу, сделай так, чтобы эта чаша тебя миновала.

Меня пробрал холод, пока я слушал слова кузена. Я боялся спросить почему, откуда он так много знает об этом горе. Ком встал в горле. Глаза Франсуа никогда не выглядели такими живыми. В них горел огонь, которому не страшны ни сырые ветра, ни стужа. В них горел огонь, в котором древние пророки в пустынях читали знаки. И этот огонь не разгорается без жертвы. Я не был готов услышать ответ и потому не спрашивал.

– Оно сильнее меня, – тихо признался я, – Зверь сильнее меня. Он сбежал из подвала, он пережил прямое попадание. Я не знаю, какими темными богами он благословлен, но они могущественнее меня. И, черт возьми, я уже говорил тебе. Я обязан ему.

Кузен глубоко вздохнул и опустил взгляд на карту.

– Испытаем его богов, – предложил Франсуа. – Две недели, и будь, что будет. А там сделаем по-твоему. Идет?

Он протянул мне руку, и у меня не было права отказать.

– Идет, – ответил я, прежде чем до разума дошел смысл его слов.

* * *

27 сентября 1765 года я вместе с Лю вернулся в замок Готье, а 2 октября мой дом был открыт для гостей. Из пыльных ларей вынули гербы с рысями, стоящими на задних лапах, и весь замок преобразился. На мне был мой любимый белоснежный камзол с золотыми узорами, который я надевал незаслуженно и непростительно редко. Большей радостью для меня было увидеть Питера Янсена, который проделал довольно серьезный путь для его возраста, чтобы почтить прием своим присутствием. Едва я его увидел, так прямо и сорвался с места, чтобы обняться и поцеловаться с ним.

– Безумно рад вас видеть, доктор, – облегченно вздохнул я.

– Как я мог упустить такое? – добродушно молвил мой учитель, чуть прищурив взгляд. – А где же наш герой?

– Франсуа? Он только что где-то тут был. Минутку, вот его супруга! – произнес я, углядев в толпе Джинет.

Она изменилась ровно настолько, чтобы при взгляде на нее не ужасаться, что время замерло на месте. Все перемены в ее добродушном открытом личике за эти десять с лишним лет происходили настолько робко и незаметно, что я бы узнал ее, даже если мы бы не виделись и двадцать, и тридцать лет.

– Мадам де Ботерн, я украду у вас лишь мгновение! – просил я. – Это доктор Питер Янсен, и он ищет общества вашего супруга. Не подскажете, где Франс?

– Боже правый, доктор Янсен? Даже я наслышана о вас! – Она сделала реверанс. – Что же насчет моего мужа – видела его в саду, ему сделалось несколько душно.

– Что ж, тогда стоит прислать к ним пару слуг с чем-нибудь охлаждающим, ибо сегодняшнее торжество никак невозможно, если наш обожаемый де Ботерн будет чувствовать себя неважно, – улыбнулся я.