Проклятье живой воды

— Проказа? Ваш сын — прокаженный? Но это не сюда. Это в лепрозорий. Гарольд, — доктор Кларен бросил на ассистента внушительный взгляд, — напишите записку госпоже… как вас, уважаемая?

— Миссис Чес. Миссис Джордж Чес. Я — вдова. Мы с сыном живем на Кэйт-стрит, дом номер пять.

— Хорошо, — кивнул доктор, пока ассистент быстро заполнял бланк. — Я постараюсь сделать для вас все возможное. Лекарства от проказы дорогие и на данный момент ни одно не дает полного выздоровления, но это если болезнь запущена. Ваш сын. Миссис Чес, заболел недавно?

— Вчера или позавчера…

— Тогда шансы довольно велики. Сколько лет вашему мальчику?

— Недавно исполнилось восемнадцать. Он уже работает, — голос матери дрогнул от гордости за сына.

— Рабочий или…

— Рабочий. На фабрике «Макбет Индастриз».

Перо застыло в руках ассистента. Круглое лицо доктора Кларена вытянулось.

— «Мак…мак-бет Индастриз»? — выдавил он. — Но это… вы уверены, что у него всего-навсего проказа? Что это не… мутация?

— Я не знаю, — призналась Верна. — Может быть…

От волнения у нее закружилась голова. Она, как сквозь вату, слушала, что говорит ей доктор. Немного пришла в себя, только когда ассистент Гарольд вложил ей в руку бланк для покупки лекарств и выставил за дверь.

Ночь в особняке графов Фрамбергов прошла беспокойно. Большую часть слуг отпустили по домам, разрешив им взять неурочный выходной. Оставшихся — экономку миссис Якобсон и нескольких горничных, а также камердинера графа и повара — уговорили устроиться в другом крыле, подальше от хозяйских покоев. Из дома для умалишенных выписали сиделку, крепкую плечистую бабищу, с грубым мужским голосом и манерами грузчика. Привыкшая не задавать лишних вопросов и ничему не удивляться — мало ли, что бормочут те, кого, по приказу родни запирают в Бедламе. — она неуклюже сделала реверанс, немного смущаясь тем, что с нею беседует настоящий «всамделишный» граф.

— А то у нас кого ни возьми — все сплошь графы да герцоги, лишенные наследства, — пробасила она. — Не поверите, даже его высочество принц Эрвард сидел. Все твердил, что именно он должен был королю Георгу наследовать, да сестра его, нынешняя королева Анна, отняла у него престол… Такие небылицы плел, прости Господи…

— Кхм, — негромко кашлянул сэр Генри, и сиделка осеклась.

— Простите, ваша милость.

— Так вот, — граф сделал вид, что ничего не замечает. — Вы будете неотлучно находиться подле моей… — покосился на жену, подавил вздох, — подле нашей дочери. Она больна. Телесно. Разум ее не пострадал, однако, те физические страдания, которые ей причиняет болезнь, способны вызвать… припадки. Возможно, вы решите, что она сходит с ума.

Леди Элинор, сидевшая в кресле рядом, медленно поднесла к губам платочек, но ничего не сказала. Ее чувства выдавала лишь мелко дрожащая рука.

— На самом деле наша дочь умственно совершенно здорова, о чем вы и должны помнить. Страдает только ее тело. Душа же… она вряд ли захочет с вами общаться, а если и захочет, то боли, которые она испытывает, могут помешать общению. Это вам тоже стоит помнить.

— Да понимаем, чего уж там, — сиделка смотрела в пол.

— Ваши обязанности просты. Время от времени обтирать тело девушки влажной губкой, мазать пострадавшие участки тела мазью, которую нам доставили от доктора Кларена, поить, кормить с ложечки и… убирать больную. И препятствовать ее… перемещению по комнате и по дому. Если, придя послезавтра, доктор Кларен даст какие-то дополнительные указания, то их вы тоже будете обязаны выполнять. Это вам понятно?

— Да как же… хм… Точно так, ваша милость, — твердым голосом ответила сиделка.

— Сейчас прошу следовать за мной, — граф поднялся.

Прошло три дня после визита доктора Кларена. Он больше не показывался, ссылаясь на срочные дела, но несколько раз присылал своего ассистента, мистера Гарольда, с записками или лекарствами. Одни следовало втирать в пораженные участки тела, другими надлежало поить девушку строго по часам. Ежедневно следовало менять белье, а использованные простыни и наволочки сжигать во избежание распространения заразы.

Сиделка лишь чуть побледнела, когда увидела голову девушки. Сэр Генри сам невольно вздрогнул, заметив, как за его спиной судорожно всхлипнула его жена. Каштановые вьющиеся волосы девушки выпадали прядями, обнажая лысый череп, кожа на котором становилась грубой и трескалась, сочась сукровицей и гнилой кровью, которые пятнали наволочку. Опухоль со лба перекинулась на скулы и нижнюю челюсть, так что сомкнуть губы Роза могла с трудом. Из уголка рта стекала слюна. Она не дышала — по крайней мере, дыхания не было слышно, — но глаза-щелочки смотрели на людей вполне осмысленно. И девушка даже приподняла руку — грубые пальцы раздулись, указательный, средний и безымянный при этом почти срослись, а из-за того, что большой и мизинец торчали в разные стороны, рука походила на клешню.

— Вот, — голос сэра Генри не дрогнул, — наша дочь.

— Что ж, — наигранно бодрым голосом заговорила сиделка. — Понятно. Работенка предстоит та еще… Что ж, юная мисс, буду за вами ухаживать.