Проклятие демона

Я бы хотела сказать, что после случившегося магия слова полностью подчинилась мне, но это было бы неправдой. Сила, запечатанная столько лет, рвалась проявить себя. Я чувствовала ее голод и нетерпение, ощущала на кончике языка, готовую стать приказом в любую секунду. Требовалась вся моя выдержка, чтобы только сохранять контроль над пробудившимся даром.

Иногда он все же брал верх и, вплетаясь невидимой лентой в мои слова, подавлял чужую волю. Как правило, я успевала вовремя отменить приказ и сделать вид, будто ничего особенного не произошло. Слуги редко замечали неладное, а если что и чувствовали, то не придавали этому значения.

С Кеорсеном и Рейшаром мы условились не афишировать мои новые способности — не хотели дразнить Совет и подкидывать дров в огонь их ненависти ко мне. Да, магия может защитить меня, но только пока о ней не догадываются. Стоит врагам прознать о ней, как меня попытаются устранить более грубым способом: метко пущенный арбалетный болт не менее опасен, чем разъяренный низший. И мое счастье, что демоны — не важно, какого подвида — питают слабость к уничтожению недруга в ближнем бою. Иначе мое сердце давно бы перестало биться.

Поиски Амадейны продолжались. Демоница растворилась, будто снег по весне, — исчезла, не оставив ни следов, ни зацепок. Однако Кеорсен с Рейшаром не сдавались. Подключив присягнувших темных, они пытались отыскать сбежавшую высшую. Действовали при этом без лишнего шума. Дела Артенсейров оставались делами Артенсейров, и тех, кто не относился к первому роду, посвящали в происходящее крайне неохотно.

Когда Кеорсен покидал замок, я запиралась в тренировочном зале и медитировала часами напролет. Я хотела научиться ловить момент активации магии за секунду до того, как она вплетется в слова. Почувствовать ту грань, когда обычный приказ становится непреодолимым. Верной помощницей в этом деле стала Двадцать-шесть — человеческая рабыня, чью жизнь я однажды спасла. Как оказалось, она не забыла моего заступничества и, узнав о моем пребывании в Северном замке, попросила принять ее клятву верности. Отныне Двадцать-шесть хранит мои секреты крепче собственных.

Иногда, глядя на нее, я вспоминала слова Кеорсена. Он не верил в прощение, считал, что ударивший раз обязательно сделает это снова. Но Двадцать-шесть оказалась не такой: она умела признавать ошибки и быть благодарной за помощь и тем вселяла в меня надежду.

С Тиной я стала проводить меньше времени. Сейчас, не чувствуя уверенного контроля над пробудившимся даром, я не хотела нечаянно навредить ей. Тина, к моей радости, поняла все правильно. Иногда она сама приходила ко мне и делилась мыслями, показывала вязание, которым увлеклась в Северном замке, или просто сидела рядом. Я в такие моменты старалась больше слушать.

Жизнь снова стала почти нормальной. И лишь по ночам, когда Кеорсена не было в замке, я мучилась бессонницей. Подолгу ворочалась в кровати или, кутаясь в плед, стояла у окна, глядя, как снег блестит от лунного света.

Я думала о том, какой была когда-то и какой становлюсь. С каждым новым этапом, с каждой пробудившейся или обретенной силой я все больше похожу на демоницу и все меньше — на человека. Это пугает. Я не желаю лишиться своей более слабой половины. Точнее, слабой ее считают высшие. Я же вижу в ней силу — силу поступать правильно, игнорировать выгоду ради совести.

Впервые за последние недели я вновь задумалась о положении людей в мире высших, о несправедливости установленных порядков. Только теперь это не просто сетования — я вдруг поняла, что действительно могу попытаться их изменить. Чувствуя поддержку Кеорсена, полагаясь на пробудившуюся магию, я ощутила себя как никогда уверенной в собственных силах.

Кеорсен отсутствовал уже четыре дня, но к сегодняшнему вечеру обещал вернуться. Предвкушая скорую встречу, я с особой тщательностью подбирала наряд: платье из струящейся ткани цвета предрассветного неба, туфли на два тона темнее, подаренные высшим драгоценности. Мне хотелось выглядеть безупречно в его глазах. Но еще больше мне не терпелось увидеть его самого, обнять, прижаться к сильному телу и вдохнуть ставший таким родным запах.

Идя к гостиной, в которую по негласному правилу всегда перемещался Кеорсен, я с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на бег. Сердце трепетало, губы едва ощутимо покалывало в ожидании поцелуя. И только гордость не позволяла сбиться с шага, заставляя держаться спокойно и с достоинством.

Переступив порог гостиной, я огляделась. Это глупо — в душе я уже знала, что Кеорсена здесь нет, но желание убедиться в обратном оказалось сильнее меня. Вызвав слугу, я велела подать закуски и напитки, сама же опустилась на диван и принялась ждать. Мне казалось, пройдет минута-две, и в центре комнаты закрутятся потоки открываемого портала. Однако этого не случилось ни через пять, ни через десять, ни даже через сорок минут.